Метро 2033. Путевые знаки - Владимир Березин

Потом в просветы переулков я увидел, в чём дело. Весь берег, набережная и дома были покрыты какой-то переливавшейся на солнце серой слизью, причём слизь эта дышала и пузырилась.

— Что это?

— Да обычная серость! — сказал Семецкий, заметив наше недоумение. — Это ладно, а вот у нас на Марсовом поле огонь двадцать лет подряд горит, и это вам отчего-то не интересно. Или вот слева дом, где Пушкин умер. Хотите посмотреть, где Пушкин умер? Я там, кстати, ночевал, и во мне открылся поэтический дар. Именно там открылся. Ну что, хотите посмотреть?

— Нам это жутко интересно, но давайте мы, дорогой друг, поговорим об этом позже, — ответил Математик. А Владимир Павлович тихо пробормотал:

— Ему Пушкин лиру передал, а мы отдувайся.

Впрочем, мы тут же перестали болтать, потому что вышли на Дворцовую площадь и остановились, крутя головами и озираясь. Посреди площади стояла удивительной красоты колонна. Я был подготовлен к этому виду книгами, но что-то в пейзаже изменилось относительно многочисленных открыток. Колонна-то сохранилась, хотя отчего-то несколько оплыла, как свечка. А на вершине колонны стоял, как сказал бы начальник станции «Сокол», «ангел в натуральную величину». Ангел, правда, несколько наклонился, будто раздумывал, прыгнуть вниз или нет.

А, вот оно в чём дело! От какого-то нестерпимого зноя крест оплавился и выпал из рук «ангела в натуральную величину», а крылья у него сложились. И не ангел теперь стоял на вершине, а непонятно кто, причём попирая торчавший вниз головой крест. Вся площадь вокруг колонны заросла ровной зелёной травой. Эта трава была совершенно зелёная, какая-то неестественно зелёная. Но, впрочем, что я понимал в траве? С чем ее сравнивать? С рисунками в книжках, что ли? Однако трава всё же была какая-то удивительно неестественная, будто подстриженная. И вот тут мы встретили настоящего мутанта, и я понял, что нее эти павловские собаки были просто семечки. К нам приближался какой-то повар-переросток. Будь он, как и положено мутантам, слеплен из одних костей и сухожилий, снабжён клыками и всё время пускал как бы слюни, тут всё было бы понятно. Но это был вполне похожий на человека персонаж, только ростом он вышел знатно — метра два. А то и больше, да. Он был скорее толст, а на лице застыла удивительно неприятная улыбка. Когда он подошёл ближе, я понял, что меня настораживает. Он был как бы цельнолитой, одежда на нём, колпак, брюки, ботинки всё представляло одно целое с телом, хоть и было разных цветов. При этом это был не человек, а как бы пародия на человека, кукла с гипертрофированным носом и пухлыми руками. В четыре ствола мы ударили по нему из автоматов, но он только радостно помахал нам рукой. Переваливаясь с ноги на ногу, он шёл к нам, отсекая от Дворцового моста. И тут уж не до жиру, быть бы живу. Мы бросили рюкзаки и ломанулись вперёд по высокой траве.

— Давай, поэт, давай скорее, — орал Владимир Павлович Семецкому, да всё без толку.

Наш спутник, видать, уже и сам был не рад, что отправился с нами. Бежать быстро он не мог, а только махал руками.

Мы перебежали на другую сторону площади к Адмиралтейству, где начинались какие-то джунгли: разросшийся сквер был почти монолитен, но между ним и стеной Адмиралтейства оставался проход.

Мы обернулись и снова дали очереди по псевдоповару. Было видно, как пули входят в студенистое тело и застревают в нём. Псевдоповар вдруг повернулся в сторону, и я увидел, как со стороны Дворцового моста к нам подбегают несколько собак.

Я сразу же вспотел и почувствовал, что по ложбинке вдоль позвоночника, как в страшных снах, вернее, при пробуждении, у меня ливанул холодный пот. Но уже через минуту мы поняли, что собаки не видят нас, что-то влекло их к псевдоповару. И точно, странный у него был запах, запах, который я когда-то помнил.

А пока собаки начали лаять на псевдоповара, будто на слона. Повар приплясывал и притоптывал на месте, как юмористический персонаж, да только вдруг внешне неловко, но очень точно наступил на одну из собак, и та мгновенно приклеилась к его телу. Потом ещё пару он сграбастал руками и с размаху сел на задницу.

Подобрав собак, он своими мягкими на вид руками мгновенно сломал им хребты. Поглядел на них, поднял над головой и начал их месить как тесто, по крайней мере, так это выглядело со стороны. Собаки болтались у него в руках как безвольные тряпочки, будто сразу перешли в другое агрегатное состояние.

Тихо сидели мы у края сквера и наблюдали за процессом, опасаясь привлечь к себе внимание. Мутант сидел на Дворцовой площади и жрал собак Павлова. Это было бы смешно, когда бы нам не было так жутко. Сейчас это была замкнутая и связанная система: псевдоповар кушал, а остальные собаки смотрели на него, почему-то опасаясь и не решаясь броситься. Какая-то у них была связь, и нам совершенно не хотелось её нарушать и входить третьей точкой, новым углом в эту линию. А мутант сидел и ел. Причём делал он это ужасно деликатно, будто в руках у него были нож и вилка. Мутант копошился, изысканно подносил собачью ногу ко рту, облизывался и поправлял колпак на голове. Псевдоповар потянулся, снова принялся за трапезу. Если бы ему сейчас повязать салфетку, это только дополнило бы картину — это был настоящий питерский мутант.

— Знаешь, — сказал я Владимиру Павловичу, — был такой анекдот про питерских ещё до Катаклизма. Про то, как интеллигентный московский программист познакомился через Интернет с питерской девушкой. Ну, они там по десять писем друг другу в день отправляют, уже жить друг без друга могут, и вот он отправился в культурную столицу к своей суженой. Жутко нервничает, приехал рано утром, слонялся по городу, чтобы не заявиться слишком рано, а потом, всё же собравшись духом, входит в её парадное. Там темно и гулко, пахнет кошками, он открывает грохнувшую дверь лифта и прямо там понимает, что у него дрожат руки. Ну, тут он закуривает и доезжает до нужного этажа. Открывает дверь, выходит и видит, что прямо на лестничной площадке сидит бомж и гадит. Программист, выпучив глаза, смотрит на него и не может и слова вымолвить. Тогда бомж, не встает, спрашивает его ехидно, а вы, дескать, молодой человек, наверное, из Москвы? Ну да, отвечает тот, а как вы догадались? Очень просто, отвечает бомж, у нас в городе воспитанные люди в лифтах не курят.

Я посмотрел на Владимира Павловича с некоторым ужасом. Мы оба были циниками, но как-то анекдотов при таких обстоятельствах пока не рассказывали. Но с ещё большим ужасом я понял, что мне это кажется вполне естественным.

Мы помолчали и снова посмотрели на мутанта. Тот уже почти завершил трапезу. «Сейчас он достанет откуда-то из складок тела пачку сигарет, вытащит одну и закурит», подумал я.

У нас давно никто не курил, да и в Петербурге я пока встретил только одного курящего, да и то коноплю. Я помнил десятки книг, где полагалось так сделать после сытного обеда. Но псевдоповар просто аккуратно сложил плоские шкурки, завернув в них остатки еды, как в салфетки, засунул под мышку и стал удаляться.

В этот момент собаки перестали смотреть на него и все как по команде повернули головы в нашу сторону.

Этого нам ещё не хватало! И, тяжело дыша, мы пустились бегом дальше.