Мясная муха - Патрисия Корнуэлл

— Черт, как ты здесь живешь? У тебя даже кондиционера нет. Да проверяли мы эти чертовы конверты, они самоклеящиеся, так что ему не надо было ничего лизать. Что еще я тебе возьму на пробу ДНК?

Это всего лишь увертка, и Марино это понимает. Кожные фрагменты могли приклеиться к липкой полоске на конверте. Он просто не хочет отвечать на вопрос Бентона.

— Как Шандонне умудрился отослать письмо в таком конверте? — Бентон показывает на копию. — И тебе не кажется странным, что такого рода рассылку вскрывают? С чего бы?

— Не у меня спрашивать надо, — грубо отвечает Марино, — я понятия не имею.

— Однако ты утверждаешь, что письма от Жан-Батиста, — Бентон взвешивает каждое слово. — Пит, без доказательств ты бы не стал этого утверждать.

Марино вытирает пот со лба:

— В общем, у нас нет никаких доказательств. Но не потому, что мы не пытались их найти. Мы пробовали ультрафиолет и на ДНК тоже проверяли. Но все стерильно, никаких следов.

— А митохондриальная ДНК? На это пробовали?

— Да зачем? Это займет много месяцев, к тому моменту, когда мы получим результаты, его уже в живых не будет. И это все равно ничего бы не дало. Тебе не кажется, что этот засранец просто издевается над нами? Вынуждает нас делать экспертизу, зная, что мы ни черта не найдем. А сам просто заматывает руки туалетной бумагой, прежде чем до чего-нибудь дотронуться.

— Возможно, — соглашается Бентон.

Марино вот-вот взорвется. Он очень раздражен.

— Спокойно, Пит. Я был бы не я, если бы не спросил об этом.

Марино отводит взгляд.

— Вот что я думаю, — продолжает Бентон, — он написал письма, специально стараясь не оставить следов. Я не знаю, как ему удалось использовать конверт Национальной Академии Юстиции, но ты прав, здесь он над нами просто издевается. Честно говоря, я удивлен, что он объявился только сейчас. Мне кажется, письма настоящие, во всяком случае, они в стиле Жан-Батиста. Мы знаем, что он питает слабость к женской груди. Вполне вероятно, у него есть информация, которая может уничтожить группировку Шандонне. Неудивительно, что он выдвигает все эти условия, зная его ненасытное желание быть главным во всем.

— А как насчет утверждения, что Док хочет его увидеть?

— Это ты мне должен объяснить.

— Она ему не писала, я спросил. Да и зачем бы она стала писать этому засранцу? Я рассказал ей о конверте Академии, в котором пришли оба письма, и показал копию.

— Копию чего? — прерывает его Бентон.

— Копию конверта из Национальной Академии Юстиции, — не выдерживает Марино. — Сказал, если она получит такой конверт, чтобы не открывала его и даже не притрагивалась. Ты думаешь, он правда хочет, чтобы Док стала исполнителем приговора?

— Если он собирается умереть...

— Если собирается? — перебивает Марино. — Не думаю, что в ситуации нашего Волчонка это уместное слово.

— Все может случиться, Пит. Вспомни, с кем он связан. Я бы не был на сто процентов уверен. Кстати, Люси получила письмо в таком же конверте?

— Угу.

— Да, образ женщины, готовящей ему смертельный коктейль и наблюдающей за его смертью, должно быть, его возбуждает, — задумчиво произносит Бентон.

— Не просто женщины. Речь идет о Скарпетте!

— Он преследует, пытается давить на человека до конца, вынуждая совершить поступок, который навсегда врежется в память.

Бентон задумывается и добавляет:

— Если ты кого-нибудь убьешь, то не забудешь этого никогда. Мы не должны игнорировать письма, я думаю, они действительно от него, черт с ними, с отпечатками.

— Мне тоже кажется, что письма писал Волчонок и что он говорит совершенно серьезно, поэтому я и приехал сюда, если ты еще не понял. Если нам удастся разговорить Волчонка, мы прищучим всех помощничков его папаши и выведем из игры всю группировку. И тебе больше не о чем будет волноваться.

— Кто это — «мы»?

— Может, хватит уже? — Марино снова поднимается, чтобы взять новую бутылку. В нем опять вскипает раздражение. — Ты еще не понял? — выкрикивает он, роясь в холодильнике. — После седьмого мая, после того как Волчонок отправится на тот свет, тебе больше не нужно будет оставаться этим чертовым Томом, или как там его.

— Кто это «мы»?

Марино громко фыркает, открывая бутылку, на этот раз «Дос Эквис».

— Мы — это я. Мы — это Люси.

— Люси знает, что ты поехал ко мне?

— Нет, я никому не сказал и не собираюсь.

— Хорошо, — Бентон сидит неподвижно.

— Волчонок развязывает нам руки, он жертвует пешками, — размышляет Марино, — может, его отказ от Рокко и есть первая жертва. Если Рокко вдруг превратился в беглого, значит, кто-то его сдал.

— Понятно. Если твой сын — его первая пешка, это, конечно, делает честь Шандонне. Пит, ты придешь к Рокко, если он окажется в тюрьме?

Марино яростно бросает бутылку с пивом в раковину, стекло разбивается вдребезги.

— Не говори мне о нем больше, понял? — Он подходит к Бентону вплотную. — Надеюсь, этот говнюк подхватит в тюрьме СПИД и подохнет! За все страдания, что он причинил! Теперь его очередь!

— Кому он причинил страдания? — спокойно спрашивает Бентон, не обращая внимания на гнев Марино. — Тебе?

— Начиная с его матери, и еще длинный список имен, — Марино все еще болезненно переносит воспоминание о бывшей жене, Дорис, матери Рокко.

Когда Марино был молод, он очень ее любил. Считал, что любит ее даже после того, как перестал обращать на нее внимание. Он был потрясен, когда она ушла к другому.

При мысли об этом, Марино кричит:

— Дурак, неужели ты не понимаешь, ты сможешь вернуться домой и жить нормальной жизнью!

Марино плюхается на диван тяжело дыша, его лицо раскраснелось и его цвет напоминает Бентону бордовую «феррари-маранелло», которую он видел в Кембридже. Неожиданно Бентон вспоминает Люси, которая всегда любила быстрые мощные машины.

— Ты сможешь увидеть Дока, Люси и...

— Неправда, — глухо произносит Бентон. — Жан-Батист Шандонне сам захотел оказаться в такой ситуации. Он там, где хочет быть. Подумай сам, Пит. Вернемся к тому моменту, когда его арестовали. Он всех шокировал признанием за собой еще одного убийства, на этот раз в Техасе. Почему? Да потому что он хотел, чтобы его передали в Техас. Это был его выбор, а вовсе не правительства Виргинии.

— Нет, — возражает Марино. — Наш честолюбивый губернатор Виргинии просто не хотел попасть в немилость Вашингтона из-за споров с Францией, поэтому Шандонне отдали Техасу.

Бентон качает головой:

— Нет, неправильно. Жан-Батист сам отдал себя Техасу.