Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

отеля вышли почти все остальные посетители, включая большинство революционеров, а внутри осталось не больше десяти человек.

Тут же к дверям отеля как бы ниоткуда выбежали солидные мужчины в цветастых ливреях. Они быстрыми ловкими движениями перекрыли парадный вход массивными стульями и встали снаружи, неспешно раскуривая сигареты и всем своим видом показывая, что больше никто и никогда не войдёт сюда без брони, надёжно подтверждённой Visa или MasterCard.

Я перешёл на другую сторону проспекта и на автомате снял эту сцену для истории. Уже рассветало, поэтому картинка получалась, что надо.

Потом я пошёл обратно на Майдан, поскольку оттуда вдруг стали доноситься странные вызывающие звуки. Мне даже показалось, что там, на Майдане, сейчас убивают европейскую демократию – так убедительно и жарко вдруг закричали оттуда аборигены.

Они кричали не зря. Оказалось, что на площадь Независимости не подвезли дополнительные полевые кухни, а также пиво, хотя оно было обещано отдельно.

– Это саботаж! У меня пятьсот человек голодные и трезвые, как дураки, а ты мне лепишь про интриги санитарных инспекторов! Гнать их в шею! Прорывайся, как сможешь! – надсаживаясь, несколько картинно орал в телефон, стоя посреди площади, мой уже знакомый мужик в кургузой синей курточке.

Рядом стояло человек не пятьсот, но пятьдесят хмурых боевиков в камуфляже, действительно, злых и трезвых.

– Жрать уже давай, Семён. Рассвет, понимаешь, уже полощется, а мы ни в одном глазу!

– Мы так вообще не договаривались! Где наше пиво? По два литра в рыло в сутки обещано! Сёма, что за кидок на ровном месте?!

– Это не революция, а чёрт знает что такое!

Я не решился поднять камеру на плечо в такой ответственный момент – было очевидно, что революционеры не шутят. Да и снимать тут, честно говоря, было нечего: мрачные, нетерпеливые, одинаковые в своей злобности мужчины в потных мокрых камуфляжных костюмах, нервно прогуливающиеся в утреннем сумраке по площади Незалежности в поисках демократии.

Если это действительно можно будет однажды снять на видео, в итоге получится фильм столь любимого на Западе андеграунда. То есть унылый, но претенциозный и получивший яростную поддержку в СМИ фильм, который, как водится, никто не посмотрит, зато все положительно оценят, потому что так сейчас в обществе принято. И попробуй только возрази.

Я прошёл к сцене под стелой. Там тоже толпился народ, но уже более разнообразный – тощие юноши в балаклавах и с палками в руках, пенсионеры со злыми лицами, фрики в странных балахонах или, напротив, граждане, раздетые буквально до трусов, несмотря на холод и морось.

Один из таких фриков, упитанный мужичок в ярко-красном балахоне, похожем на сценический костюм Аллы Пугачёвой, залез на сцену и принялся энергично декламировать оттуда яркие резкие лозунги:

– Долой гнилую войну!

– Да здравствует справедливая война!

– Смерть продажным чиновникам!

– Слава хорошим чиновникам!

– Повернём оружие АТО на Киев!

– Добьём сепаратистов в Донецке!

– Слава Украине!

– Смерть ворогам!

Каждый второй его лозунг противоречил предыдущему, и я быстро утомился, перестав вслушиваться в слова оратора.

Небо вдруг протекло струями необычно холодного дождя, а когда ещё поднялся ветер, на площади стало совсем неуютно. Однако толпа вокруг меня не уменьшалась, люди всё прибывали и только вставали плотнее, сохраняя таким образом последнее тепло.

Я поднял камеру и огляделся. Собравшиеся стояли вплотную друг к другу, мужчины и женщины, подростки, парни и девушки, переминались с ноги на ногу и чего-то ждали. Разговоров почти не было слышно. То там, то здесь разгорались огоньки сигарет, озаряя сжатые губы и втянутые щеки. Потом в такт оратору со сцены над площадью ярко вспыхнули гигантские плафоны. Их было три: красный, синий и зелёный, в виде закруглённых треугольников. Толпа колыхнулась и замерла. Вокруг меня тихонько задвигались, гася сигареты. Плафоны на мгновение погасли, а затем начали вспыхивать и гаснуть поочерёдно: красный – синий – зелёный, красный – синий – зелёный…

Я ощутил на лице волну горячего воздуха, вдруг закружилась голова. Вокруг шевелились. Я поднялся на цыпочки. В центре площади люди стояли неподвижно: было такое впечатление, что они словно оцепенели и не падают только потому, что сжаты толпой. Красный – синий – зелёный, красный – синий – зелёный… Одеревеневшие запрокинутые лица, чёрные разинутые рты, неподвижные вытаращенные глаза. Они даже не мигали под плафонами…

Стало совсем уж тихо, и я вздрогнул, когда пронзительный женский голос неподалёку крикнул: «Слава Украине!» И десятки голосов откликнулись: «Слава Украине! Героям слава!» Люди на тротуарах по периметру площади начали размеренно хлопать в ладоши в такт вспышкам плафонов и скандировать ровными голосами: «Слава Украине! Смерть ворогам! Слава Украине! Смерть ворогам! Слава Украине! Смерть ворогам!»

Ритм вскриков и мигание плафонов завораживали до безумия. Я почувствовал, как сам начал вслух проговаривать ненавистные мне нацистские лозунги, настолько крики толпы вокруг оказались заразительны.

Кто-то упёрся мне в спину острым локтем. На меня навалились, толкая вперёд, к центру площади, под плафоны. Красный – синий – зелёный, красный – синий – зелёный…

И тут, наконец, я понял, что всё это необычайно весело. Мы все хохотали. Стало просторно, загремела музыка. Я подхватил славную девочку, и мы пустились в пляс, как давным-давно – беззаботно, чтобы кружилась голова, чтобы все нами любовались… Мы отошли в сторонку, и я не отпускал её руки, и совсем ни о чём не надо было говорить, и она согласилась, что Порошенко – очень странный человек. Терпеть не могу алкоголиков, сказала мне Дина…

Когда одуряющий морок почти захватил меня, рядом, почти у меня под ногами, разорвалась газовая граната. Из неё с шипением полез белый дым, и я на инстинктах рванул прочь сквозь толпу, прижав камеру к груди правой рукой и отчаянно пихаясь во все стороны левой.

Ненавижу слёзогонку – меня начинает выворачивать от одного её запаха.

Я успел продраться сквозь толпу, прежде чем там началась настоящая паника, и все вокруг начали топтать друг друга. Уже отбежав к Крещатику, заметил метнувшуюся в подземный переход тощую высокую фигуру.

Я побежал за ним и, конечно, нагнал его ещё в переходе – бегал он хреново, как, впрочем, и всё, что делал.

– Привет, Андрей, – сказал я негромко, присев рядом с ним на корточки.

Он моргнул воспалёнными злыми глазками.

– Ах ты ж гад, москаль! Как же ты меня напугал! – сказал мне коммунист Андрей.

Мы вместе поднялись наверх и вдруг увидели колонну оранжевых машин: поливальных цистерн, тракторов со щётками, фургонов, грузовиков, автобусов, набитых дворниками в оранжевых жилетах. Вся эта армия неторопливо двигалась по Крещатику и почти достигла перекрёстка с аллеей Небесной