Василий III. Иван Грозный - Руслан Скрынников

К Василию III явился смоленский боярин М. Пивов с делегацией, включавшей смоленских бояр, мещан и черных людей. Заблаговременно 10 июля самодержец утвердил текст жалованной грамоты Смоленску. Депутация Смоленска ознакомилась с грамотой и заявила о переходе в московское подданство. Жалованная грамота 1514 г. закрепила за смоленскими боярами их вотчины и привилегии. Смоленские мещане традиционно платили в литовскую казну налог в сто рублей. Грамота гарантировала отмену этого побора.

Всем пленникам разрешено было вернуться в Литву (в этом случае они получали по рублю на человека) или поступить на службу к великому князю (им обещали по два рубля и сукно).

Наместником Смоленска был назначен князь Василий Васильевич Шуйский.

Из Литвы к Смоленску двигались королевские войска, и Василий III, недолго пробыв в завоеванной крепости, отступил в Дорогобуж.

Ранее московский государь обязался передать Смоленск в вотчину Глинскому, но не выполнил обещания. Тогда Глинский затеял секретные переговоры с королем и посулил ему вернуть город. Слуга князя отправился к королю и запросил охранную грамоту для своего господина. По совету Глинского Сигизмунд направил гетмана К. Острожского с главными силами к Орше. Сам Глинский готовился перейти в королевский лагерь для участия в литовском походе на Смоленск.

В битве под Оршей двое знатных московских воевод — князь Михаил Голица и конюший боярин Иван Андреевич Челяднин — действовали каждый по своему усмотрению и не помогали друг другу. В результате русские понесли большие потери и проиграли сражение.

Успех Острожского ободрил противников Москвы в Смоленске. Местный епископ уведомил литовцев, что откроет им ворота крепости, как только они предпримут штурм. Однако заговор не удался. Первым был арестован Глинский, которому так и не удалось добраться до Орши. Затем были взяты под стражу епископ и другие лица.

Участники заговора — смоленские бояре — были повешены на стенах крепости. Подарки, полученные ими от московского князя, украшали виселицы. «Которому князь великий дал шубу соболью с камкою или з бархатом, того и в шубе повесил; а которому князю или пану дал ковш серебряной или чарку серебряну, и он, ему на шею связав, да и того повесил».

Имея шесть тысяч воинов, Острожский не решился штурмовать Смоленск. «Смута» в Смоленске привела к тому, что жалованная грамота утратила силу. Всякие упоминания о ней были старательно вычеркнуты из московских документов и летописей. Многие смоленские бояре и шляхтичи, вовсе не причастные к заговору, лишились вотчин и были переселены в замосковные уезды, где получили поместья.

Глинский попытался бежать в Литву, но был схвачен и посажен в тюрьму.

Король поспешил уведомить европейские дворы о том, что в битве под Оршей московиты потеряли тридцать тысяч воинов, из чего следовало, что он выиграл войну с Москвой. Но цифра потерь была преувеличена, а войну выиграл тот, кто удержал Смоленск.

После смерти Менгли-Гирея, давнего союзника Ивана III, на крымском троне утвердился Мухаммед-Гирей. Татары не забыли о тех временах, когда пограничные земли Южной Руси платили дань одновременно Орде и Литве, и старались использовать этот факт в переговорах с Россией. Мухаммед-Гирей пенял Василию III, что тот нарушил договор, не уведомив Крым о своем походе под Смоленск: «Ты нашему другу королю недружбу учинил: город, который мы ему пожаловали (Смоленск), ты взял от нас тайком; этот город Смоленск к литовскому юрту отец наш пожаловал, а другие города, которые к нам тянут, — Брянск, Стародуб, Почеп, Новгород Северский, Рыльск, Путивль, Карачев, Радогощ — отец наш, великий царь, твоему отцу дал. Если хочешь быть с нами в дружбе и в братстве, то ты эти города отдай нам назад, потому что мы их королю дали… Если хочешь быть с нами в дружбе и в братстве, то помоги нам казною, пришли нам казны побольше».

Заявления такого рода должны были подготовить почву для требования дани. Кроме денежной казны, хан желал получить кречетов и разные дорогие вещи.

В обращении к великому князю Московскому Крым соблюдал дипломатический этикет: «Брату моему поклон» или «Много, много поклон». Но обращение к великому князю Рязанскому было иным: «Великия Орды великого царя Махмет-Гиреево царево слово другу моему и становитину, рязанскому Ивану, князю, ведомо было… Мы, великий царь и государь твой».

Московский доброхот Аппак-мурза уведомил великого князя: «У тебя хан просит восемь городов, и если ты ему их отдашь, то другом будешь, а не отдашь, то тебе другом ему не бывать; разве пришлешь ему столько казны, сколько король присылает, тогда он тебе города эти уступит. А с королем им друзьями как не быть? И летом, и зимою казна от короля, как река, беспрестанно так и течет, и малому и великому — всем уноровил». Послу великокняжескому Мамонову Аппак советовал: «Ты приехал нынче между великим князем и царем дело делать, так делай дело умеючи; чего у тебя царь ни попросит, ты ни за что не стой, тешь его. А не захочешь царю дать добром, так тебе без дела назад ехать; ведь царь у тебя силою возьмет все, что захочет; так ты бы царю не стоял ни за что, чего у тебя ни попросит добром, а позора бы тебе не дожидаться». Угроза была исполнена.

Аппак был недоволен подарками Василия III и ставил ему в пример щедрость польского короля. «Абдыр-Рахмановою службою литовский царю нашему посылает пятнадцать тысяч золотых, кроме платья, сукон и запросов; а царицам, царевичам, сеитам, уланам, князьям, мурзам особенно король посылает, всем довольно; никто на короля царю за поминки не жалуется; Абдыр-Рахману же от короля идет две тысячи золотых, кроме платья и сукон; на людей Абдыр-Рахману еще казну, которую Абдыр-Рахман раздает от себя царевичам, уланам, князьям и мурзам добрым для королевского дела. Так королевскому делу как не делаться? А ко мне сколько раз король приказывал: отстань от московского, служи мне и приказывай, чего от меня хочешь: все тебе дам. Но у всякого человека слов много, а душа одна; ты, король, познакомился с Абдыр-Рахманом и живи с ним».

Хан писал: «Ты многим людям не прислал подарков, и нам много от них докуки было, да и посол твой много докуки видел; и вот я, для того чтоб между нами дружбы и братство прибывало, неволею взял у твоего посла, да и роздал моим людям — иному шубу, другому однорядку». Хан приложил список людей, которым великий князь должен был вперед посылать поминки.

В Москве закрыли глаза на заявления и действия Бахчисарая. В грамоте хану Василий не упоминал об оскорблениях, нанесенных послу, и требовал одного — шертной грамоты. Посол Мамонов обратился с тем же запросом к сыну Мухаммед-Гирея, царевичу Богатырю; тот заявил: «Кто меня больше почтит, король или великий князь, о том я и буду больше хлопотать». Мамонов пытался повлиять на хана через его брата Ахмат-Гирея. Брат отвечал: «Видишь сам, какой царь мой брат; когда был отец наш царем, то мы его слушались; а нынче брат наш царем, сын у него царь же, князья у него цари же, водят им, куда хотят». Посол навестил старшую ханшу; та отвечала: «Великокняжеские и королевы поминки хан пропивает с своими любимыми женами».