Мертвые тоже скачут - Маргарита Малинина

Несмотря на отсутствие музыки, мы ни разу не сбились с ритма. Потому что музыка была у нас в голове.

– Это не я, – прошептала я.

– И это не я, – прошептал он.

Не знаю, сколько длился этот танец, – и секунду, и бесконечность. Из состояния этого безумия меня вывел новый звук. Ему было просто неоткуда взяться, и я остановилась.

– Что это? Ты слышишь?

– Нет, я ничего не слышу, – пожал Валера плечами, выпуская меня на свободу.

Я прислушалась и поняла:

– Это телефон! Наверху!

В тишине я сумела услышать звонок. Вот замечательно! Теперь есть повод прекратить этот бред, более свойственный больным болезнью Альцгеймера завсегдатаям дома престарелых, коим и вправду нечем больше заняться, кроме как вспоминать балы периода своей молодости. А мы все же в реальном мире, и доказательство этому – звонок мобильного. Наверное, это мама.

Так быстро, насколько это возможно, я взбежала вверх по лестнице, радуясь тому, что оставляю Валерия, и одновременно печалясь этому. Спасительный разговор с родительницей или с кем бы то ни было, кто мне сейчас звонит, должен был окончательно разорвать эту непонятную мистическую связь и вправить мне мозги на место.

Странно, номер высветился незнакомый. Кто же это?

– Да?

Сперва в трубке молчали. Затем послышался хриплый, кашляющий мужской голос:

– Катя… Катя…

– Кто это?.. О господи! – поняла я. – Отец? Ты где? Что с тобой?

Михаил Геннадьевич говорил так, точно он был при смерти. Впрочем, метафора здесь неуместна, потому что, как оказалось впоследствии, так оно и было.

– Ты не…

– Подожди! – прервала я. – Где ты? Быстро отвечай! – Я уже не на шутку разволновалась. Танец с Мертвициным теперь казался ночным кошмаром. Или ночной мечтой… В любом случае, я была от этого далека.

– Неподалеку… Внизу, у реки… – проговорил он с трудом, беспрестанно кашляя и будто чем-то захлебываясь. – Я умираю…

– Ты – что?! В чем дело?! Что случилось?

Как я ни допытывалась, дальше я слышала только отдаленный, тихий плеск воды. Я вдруг отчетливо поняла: отца больше нет в живых.

– Валера! – кричала я, сбегая с лестницы так быстро, словно мечтала сломать себе шею. – Валера! С отцом что-то случилось! Бежим, может еще можно успеть!

– В чем дело? – ровным, безучастным тоном поинтересовался он, все еще стоя посреди гостиной, точно ожидая, что мы вот-вот продолжим танец.

– Он позвонил! Мне кажется… Мне кажется… он умер, – закончила я с трудом.

– Где он? Что он сказал? Да успокойся, говори яснее, – велел он, потому что я бормотала что-то бессвязное.

– Он сказал, что он внизу, у реки! – наконец-то прозвучало что-то дельное, Мертвицин сразу сориентировался, взял меня за руку и повел на улицу.

– Ключи от дома, – скомандовал он.

Я отдала. Заперев дом, мы скорым шагом двинулись сперва по дороге, а затем свернули на какую-то извилистую грязную тропу и стали спускаться вниз. Здесь фонарей не было и в помине. Но звезды сияли так ярко, что можно было что-то разглядеть впереди. Пару раз я споткнулась, и Валерий меня придержал, спасая от грозящего неприятного падения. И вообще, он шагал так уверенно, что я решила выяснить причину:

– Ты что, здесь жил раньше? Или и сейчас живешь? – Второй вопрос я задала недоверчивым тоном, поскольку живи Валерий где-то поблизости, на фиг, спрашивается, ошивался бы у нас дома? Но чужая душа – потемки. Тем более, мертвицинская.

– Да, жил… вроде.

Концовка фразы меня озадачила.

– Что, снова провал? То есть ты и далекое прошлое забываешь? И вообще все-все можешь забыть? – Признаться, меня очень занимала его загадочная болезнь. Это же кошмар какой-то, проснуться как-то раз и не вспомнить, кто ты да откуда.

Он резко затормозил, мы как раз спустились с горы к реке, я, так как шла позади, ведомая его холодной рукой, уткнулась в его широкую, в грязном фраке спину.

– Ты знаешь… – сказал Валера тихо. – Это так странно… В этот раз, проснувшись, я вспомнил только, что мне нужен твой отец и куда мне идти, чтобы с ним встретиться. Вспомнил даже число, на которое договаривались. А вот остальное… Имя-фамилию помню, а дальше… Провал.

Я открыла рот и от удивления даже забыла, зачем шла. Сейчас мне стыдно, и я ругаю себя последними словами: ну как это проблемы незнакомого мужика могут стоять выше того, что твой родитель умирает и, возможно, уже умер?!

Хорошо, что сам Мертвицин не забыл, зачем мы пришли. Он дернул мою ладонь и кивнул в сторону:

– Это не он там лежит?

Яркие звезды высветили маленький, щупленький силуэт человека в чем-то темном, лежащего на левом боку на самом берегу реки, в каких-то сорока сантиметрах от кромки лениво текущей воды.

– Папа! Михал Геннадич! – сморозив явную глупость, бросилась я к нему, наклонилась и перевернула на спину.

Отец был мертв – об этом говорило ножевое ранение в области живота. Почему именно ножевое? Потому что нож даже не потрудились вытащить. Он так и умер, держа левую руку на ране. Возле правой, до моего вторжения свободно откинутой в сторону, лежал мобильный телефон. Теперь, в результате переворачивания, правая рука также переместилась ближе к животу.

Глядя на все это, я хотела закричать, но не смогла. Затем я хотела заплакать, но тоже не сумела. Какие слезы смогут искупить то, что едва обретя отца, я снова его потеряла? И теперь уже навсегда…

– Кто же это… Кто же это… – через некоторое время смогла я пробормотать.

Мертвицин тем временем осматривал место преступления. И что, мне интересно знать, в такой темноте он пытается разглядеть?

– Видимо, ограбление, – заключил он после.

– Что ж за ограбление? – поспорила я. – Вон мобильник валяется нетронутый. Он, кстати, с него и звонил мне.

– Следует предположить, что у покойного при себе находились более ценные вещи, на которые и позарился преступник, не тронув остальное, менее значительное.

– Да какие у него… Ах! – вскрикнула я и заткнулась. Драгоценности! Он носил их с собой!

– Что? Что-то вспомнила? – Я молчала, решая сложную внутреннюю задачу: рассказать про перстень и серьги или нет? – Ну же, выкладывай.

– Мешочек, – нехотя проговорила я. – У него с собой был маленький тряпочный мешочек на завязках. Проверь, пожалуйста. – Я этого сделать не смогла бы.

Через пару минут Валерий сообщил с полной уверенностью, что среди вещей покойного никаких мешочков не обнаружено. Это определение «покойный», употребленное во второй раз, да и вообще вся фраза в целом натолкнули меня на мысль: