Пролетая над Вселенной - Елена Смехова

Я упала ничком на кровать и дала волю слезам, которые с утра стояли близко-близко, но лишь теперь вырвались наружу. Я плакала долго, исступленно, мысленно просила прощения у Владимира Семеновича за то, что не прервала сразу же этот ужасающий разговор, не швырнула трубку, не сказала со всей отчетливостью вслух то, что должна была сказать. За то, что позволила так гадко разговаривать с собой этому жалкому, да-да, этому… недоразвитому типу. Кого я любила? По кому страдала?

Я оплакивала смерть Высоцкого.

Я оплакивала скоропостижную гибель своей первой беспутной Любви.

– Ответь, только честно, дорогая Алечка, у тебя когда-нибудь так было? – спросил Грегори.

– Так? Никогда! – уверенно ответила я.

– И что ты собираешься мне сказать?

На мгновение я задумалась.

Собеседование и все сопутствующие ему процедуры продлились несколько дольше, чем я предполагала. Трехчасовое ожидание у входа в американское посольство с семи утра в неутихающем волнении. Затем, уже внутри здания, еще более напряженная очередь к окошечку с суровым американцем, задающим провокационные вопросы. Прямо передо мной жестко развернули несколько человек, которые не смогли доходчиво объяснить, зачем им требуется данная поездка в Соединенные Штаты.

В тот момент подумалось, что, скорее всего, и мои доводы покажутся неубедительными человеку в окошке, и меня попросту не захотят пустить в недосягаемую Америку. И я никогда в жизни не увижу своего нового необыкновенного друга. Никогда не прикоснусь к нему, не посмотрю в глаза. Не послушаю с ним джаз в «Карнеги Холл» и оперу в «Метрополитен-опера». Не прогуляюсь вразвалочку по сверкающему Бродвею. А в музее «Метрополитен» не увижу поразившую меня в далеком детстве картину Эль Греко.

Я же такая невезучая! Мне стабильно не счастливится в любви.

– А ты трусиха, Саша, трусишка!

Грегори сам заметно нервничал и звонил буквально каждый час, невзирая на время суток, придумывая все новые и новые аргументы на русском, убедительные речевые обороты на английском, которые непременно должны были подействовать в случае любого непонимания. Оказалось, что эта поездка в Америку – самое важное в жизни. В его и моей.

– Запомни, Алечка, – сказал он мне накануне ночью, когда я совершенно обессиленная от напряжения последних дней призналась, что опасаюсь спасовать, сорваться, не ответить правильно на все вопросы интервью и не только получить отказ американского посольства, но и попасть в черный список невыездных лиц на всю оставшуюся жизнь. – Запомни, – повторил он. – У нас с тобой нет ни одного шанса, чтоб не встретиться. Ни одного. Провались ты на собеседовании, не сумей я выбить для тебя визу, мы все равно свидимся. Потому что я всегда достигаю того, чего сильно желаю. А увидеть тебя есть моя главная цель на сегодняшний день. И потому у нас с тобой нет ни единого шанса не встретиться.

Его слова на меня как-то странно подействовали. Они прозвучали среди ночи так убежденно, уверенно, внушительно, даже… несколько зловеще. Меня даже бросило в дрожь.

– Но как мы встретимся, провались я там? Ты сможешь приехать ко мне?

– Это исключено. Абсолютно. Есть масса других возможностей. Других стран, континентов, городов.

– Коммунизм неизбежен? – пошутила я дрожащим голосом.

– Именно так, именно так. В нашем случае он точно неизбежен.

Я потеряла аппетит, курила сигарету за сигаретой и похудела за последний месяц почти на пять килограммов! И это как раз было кстати. Григорий, как и большинство мужчин, предпочитал стройных женщин. Я же к своим приближающимся тридцати постепенно, как бы выразиться помягче… несколько раздобрела. Кто не знал меня с детства, с трудом узнавал в запечатленном на фото синюшном цыпленке с неизменно ободранными коленками меня настоящую…

Всё детство меня пичкали густыми, сдобренными маслом кашами, картофельными запеканками с мясом, тефтелями с густой подливкой, пышными булками да сытными пирогами – в надежде появления на моих худосочных конечностях хоть какого-либо видимого результата. А я обожала копченую колбаску, шоколад, апельсины и лимонад – всё то, что как раз было «заказано» из-за хронического диатеза. Бедная Лиза была вынуждена поедать свои любимые помидоры исключительно под столом, потому как они также являлись ярым аллергеном, а именно то, что запрещалось, было особенно желанно. Однажды я приметила, как она с хитрым видом ныряет под стол, явно укрывая запретный плод. Немедленно занырнула следом и, застукав с поличным, запричитала горестно:

– Помидорчика, помидорчика хочу! Ничего больше, только помидорчика! Почему Лизке можно всё вкусное, а мне – только противное полезное?

И когда у сестры демонстративно отобрали тот злосчастный помидор, вызвав ответные слезы, я успокоилась: мы были квиты.

Конфеты от меня тщательно прятались, но я безошибочно учуивала их местонахождение и подворовывала по-тихому из бабушкиного буфета. До самого окончания школы.

Но стоило перестать за мной следить и принимать запретительные меры, все желания куда-то улетучились. Даже боготворимое шоколадное мороженое, которое, как мне рисовалось в мечтах, я буду поедать бочками, цистернами, а возможно, и вагонами, вдруг резко разлюбила, едва оно стало для меня доступным. Лишь кисло-сладкие леденцы под названием «Взлетные» остались до трясучки обожаемыми на всю жизнь.

Эх, где вы мои школьные годы чудесные, когда я скакала легко и непринужденно, ни о чем не задумываясь… Худая, задорная, смелая. Оказывается, тогда я была счастлива. Даже не подозревала, что детство и впрямь было самым счастливым периодом в жизни.

Ну и совершенно точно предположить бы не могла, что когда-либо предметом для переживаний могут стать для меня лишние килограммы!

Зато теперь осунувшаяся от последних бессонных ночей, я выглядела превосходно: полупрозрачно, где-то даже загадочно. Наверное, из-за лихорадочного блеска в глазах.

Куда меня несло? Через океан, на другой конец Земли, в неведомую даль, к постороннему человеку! Правда, по ощущению, к человеку, ставшему для меня ближе всех родственников! За какой-то месяц телефонного общения. Сестра старшая разве посоветует что-либо плохое? Никогда.

– Так что же ты хочешь мне сказать, Саша? Чего сильнее всего желаешь теперь, когда все трудности позади и американская виза у тебя в паспорте?

Я почему-то не замечаю взыскательного намека в его вопросе и отвечаю беспечно:

– Очень бы хотелось выспаться, просто выспаться! За всю минувшую неделю.

Опять сморозила глупость. Ответ мой его откровенно разочаровал.

– Что-то не так, Гриша?

– Признаться, ждал другого…

– Чего же?

– Не понимаешь?

– Нет!

– Ты должна была сказать: теперь, когда все сложности позади, больше всего на свете хочу поскорее к тебе, дорогой мой Гришенька.