Девочка, которая спасла Рождество - Мэтт Хейг

Отец Рождество знал: барометр чутко реагирует на то, что происходит в мире эльфов или людей. Значит, либо там, либо там случилась беда. Или же не повезло обоим мирам.

Отец Топо неуверенно откашлялся.

– Не волнуйся, Отец Рождество. Всё у нас хорошо. Занимайся своими делами.

Вдали показались огни закутанного в туман Лондона.

– Ладно, Отец Топо, нам пора, – сказал Отец Рождество, когда сани начали снижаться.

– Вы уж там поаккуратнее! – попросил его седоусый эльф.

Отец Рождество посмотрел за борт. Он и забыл, какой Лондон большой. Бесконечные залитые лунным светом дома, церкви, змеящаяся между ними Темза… Казалось, город простирается до самого горизонта. Вдруг олени словно запнулись, сани тряхнуло, и желудок Отца Рождество совершил кульбит.

– Мы ещё не на Хабердэшери-роуд!

Блитцен обернулся и бросил на Отца Рождество полный отчаяния взгляд.

– Давайте, олени! Вы справитесь! Держитесь в воздухе!

Он посмотрел на альтиметр. Стрелка, задержавшись на отметке «ДОВОЛЬНО НИЗКО, НО ПОКА БЕСПОКОИТЬСЯ НЕ о ЧЕМ», шустро перебежала к «ОЙ, НЕТ, УЖЕ СЛИШКОМ НИЗКО. НАЧИНАЙТЕ ПАНИКОВАТЬ».

Отец Рождество судорожно искал, куда приземлиться. Место для посадки должно было быть просторным, ровным и скрытым от любопытных глаз. Идеально подошла бы какая-нибудь крыша, но где найти крышу таких размеров?

А потом он увидел.

Самый большой дом на свете.

У него была сотня окон, высоких и строгих, словно солдаты на карауле. И раз уж мы заговорили о солдатах, они там тоже были – стояли у ворот в чёрных бобровых шапках. Здание поражало своей величиной. Даже Мастерская игрушек не могла с ним соперничать. Оно было больше любого дома в Финляндии. И его крыша отлично годилась для того, чтобы спрятать там сани с оленями.

– Внимание! – крикнул Отец Рождество. – Заходим на посадку. Гроза, Блитцен, видите ту крышу? Правьте к ней. Остальные, поднажмите!

Но поднажать не получилось. Олени замедлялись, сани начинали клевать носом. Отец Рождество посмотрел вниз и увидел, что солдаты в бобровых шапках засуетились, вскинули ружья и целятся прямо в них.

«Бах!» – раздался выстрел. Мимо свистнула пуля.

«Бах!» – ещё одна пробила дыру в санях.

– Нет-нет-нет! – запричитал Отец Рождество. У него были две причины для беспокойства. Во-первых, он не хотел, чтобы его или оленей подстрелили. Во-вторых, если солдаты двигались, значит, и время больше не стояло на месте.

Теперь он обратил внимание, что жизнь в Лондоне течёт своим чередом. Кареты едут, лошади скачут, прихожане спешат на ночную службу.

Отец Рождество посмотрел на часы. Они по-прежнему показывали Начало Ночного, но секундная стрелка уже бежала вперёд. Отец Рождество ударил по кнопке «СТОП», но это не помогло. Тогда он бросил взгляд на барометр надежды и увидел, что тот опустел.

– О-хо-хо, – вырвалось у Отца Рождество.

Вопреки стараниям оленей, сани стремительно снижались. Крыша приближалась, но была теперь слишком высоко. Отец Рождество уже видел, что они не долетят. Требовалось больше волшебства.

– Бубенцы, бубенцы, – запел он, – весело звенят…

Бах!

Новая пуля порвала бездонный мешок. Шоколадные монеты посыпались вниз, сверкая золотой фольгой.

– Звон идёт во все концы, саночки…

Отец Рождество крепко зажмурился и приготовился к удару.

Крах!

Вместо того чтобы налететь на стену, олени врезались в огромное окно. Щепки и осколки брызнули во все стороны.

– Гриб-вонючка! – вскрикнул Отец Рождество, влетая в окно вслед за оленями. Он и сам не знал, почему на ум ему пришло любимое ругательство пикси.

Бдыщ!

Несмотря на попытки затормозить, оленей занесло. Путаный комок рогов и копыт прокатился по мягкому узорчатому ковру и врезался в стол. Отец Рождество вывалился из саней и ударился о стену. Гигантская ваза на столике зашаталась, закачалась и наконец упала прямо на голову Отцу Рождество, разбившись вдребезги и усыпав его фарфоровыми осколками.

Затем раздался крик. Но кричал не Отец Рождество.

– Альберт!

Голос принадлежал молодой женщине в белой ночной рубашке. Она сидела на большой кровати с балдахином в комнате с самым мягким ковром, на котором Отцу Рождество только доводилось валяться. А он в своей жизни повалялся на многих коврах. Кажется, до того как оленья упряжка влетела в окно, женщина читала что-то вроде журнала. Но Отца Рождество куда больше заинтересовало то, что было у неё на голове.

Корона.

Ослепительная, золотая, инкрустированная драгоценными камнями.

На голове у женщины, которая сидела в кровати.

Это могла быть только королева Виктория.

Правительница Англии. Самая могущественная женщина на свете. И Отец Рождество только что разгромил ей опочивальню.

– АЛЬБЕЕЕЕЕЕЕЕРТ! – Для хрупкой женщины у неё был очень сильный голос. – Зови охрану и хватай ружьё! Толстый бородатый французишка только что влетел в королевскую спальню на демонических лошадях. Пора объявлять ТРЕВОГУ!

– Прошу прощения, но это олени, а не лошади. А я не француз. Позвольте всё объяснить!

В комнату вбежал высокий худой мужчина с детским лицом и жидкими усиками, словно сделанными из ниток. Он был одет в полосатую пижаму, а в руках держал ружьё, которое не замедлил наставить на Отца Рождество.

– Не волнуйся, ягнёночек. Он у м-меня на м-мушке.

– Прострели ему голову, Альберт! Ради всего святого, хоть раз будь мужчиной!

Отец Рождество заметил, что руки у Альберта дрожат, а вместе с ними дрожит и ружьё.

– Послушайте, – сказал Отец Рождество. – Мне очень жаль, что так получилось с вашей спальней. Мы всё здесь приберём.

– О, пожалуйста, не беспокойтесь, – попросил его Альберт. – У нас есть слуги.

Королева Виктория сердито посмотрела на мужа.

– Альберт, что ты делаешь? Почему ведёшь себя с ним так по-королевски?

– Но как ещё мне вести себя, пчёлка? Я же принц-консорт.

– А он влез в мою спальню посреди ночи! И, вполне возможно, он француз.