Смерть планеты - Вера Крыжановская

Супрамати молча слушал горячую, злобную обвинительную речь своего судьи и, когда тот умолк, ответил спокойно:

– Я – сын света, ваш Отец – также и мой. Рожден я той же божественной, одушевляющей и вас искрой, а единственные мои чары заключаются в превосходстве ученого над невеждой. Слабый и слепой невежда – раб случайностей и всех посещающих его невзгод; мудрый предвидит события и умеет предупредить их последствия.

– Плохой ты, значит, мудрец, если не сумел предвидеть наши замыслы и довольно тягостные для тебя последствия, – оскалив зубы, заметил один из самозванных судей.

– Ошибаешься, Рагадди. В тот день, когда я исцелил твоего единственного сына, я узнал уже, что ты участвовал в совещании, где обсуждалась моя смерть. Кто же из нас двух сеял раздор? Но это ничего не значит; я здесь – по воле моих учителей, чтобы посеять между вами любовь и веру; свет же, которым я озарил тьму, уже не угаснет. Дело мое исполнено. А вы теперь исполняйте свое: разбейте цепи, привязывающие меня к этому миру. Такова участь пророка – запечатлеть своею кровью проповедуемое им учение.

– Ты стал много покорнее, великий волшебник. Почему не защитишь ты себя каким-нибудь колдовством? Раз ты умеешь обращать в кротких овечек диких животных, так почему не воспользоваться имеющимися в твоем распоряжении силами? Или тебе не хватает арфы и все твое могущество заключается в этом именно талисмане?

– Не все ли вам равно, в чем мое могущество, когда я им не пользуюсь. Повторяю, исполняйте ваше дело – старое, как мир, но всегда новое – убейте пророка, дабы кровь его очистила нечестивым атмосферу.

– Тогда не будем терять времени, чтобы не помешать этому «очищению атмосферы», – с насмешкой ответил председатель и произнес приговор, которым Супрамати надлежало изрешетить стрелами, а потом сжечь.

– На заре приговор над тобою будет приведен в исполнение, и когда ветер развеет твой пепел и от тебя не останется ничего, мы с корнем вырвем все посеянные тобой заблуждения. – прибавил он с выражением лютой ненависти.

По-прежнему спокойный, Супрамати дал заковать себя в цепи, после чего его увели в подземную темницу и там заперли.

Оставшись один, он опустился на лежавшую в углу кучу сена. Как противоречило великолепное, нарядное одеяние этому мрачному и затхлому подземелью.

Пока он размышлял, странное настроение овладело его душой.

Он слыхал, что высшее посвящение требовало смерти адепта как доказательства победы посвященного над плотью и самим собой… Но ведь он бессмертный: мог ли он умереть?

Правда, он очутился в другом мире иного химического состава, где первородная материя его земли не производит, может быть, свое обычное действие. При первом покушении он был же ведь ранен и страдал даже от раны, хотя она удивительно быстро зажила.

В случае смерти он будет и телесно разлучен со своими учителями, с Эбрамаром, например, и, следовательно, лишен возможности перейти на новую планету, куда братья его пойдут законодателями… Где же и каким образом применит он тогда приобретенное им знание?

Несомненно, путем науки учителя могли бы собрать новую материю на его астральном теле; но это было бы уже нечто иное; словом, будущее было туманно, а путь не был предначертан и ясен…

Супрамати слегка смутился; в нем проснулась какая-то смутная тоска, а душу давила непонятная тяжесть, и у него слегка закружилась голова. Ему казалось, что воздух становится удушливым, и, охваченный внезапной слабостью, он прислонился к стене. В этом полудремотном состоянии ему послышались отдаленные голоса:

– Зачем ты покинул гималайский приют? Куда привела тебя ненасытная жажда совершенствования… Ради мнимой, призрачной славы быть пророком, ты должен теперь умереть и остановиться на полпути. Почитаемые тобой руководители просто обманули тебя, толкнув на испытание, которое уничтожит телесно, а плоды награды скушают другие. А какая отвратительная смерть ожидает твое совершенное, одухотворенное тело! Ветер рассеет его на атомы, которые затем отлетят в хаос…

Дрожь пробежала по телу Супрамати. Он вдруг почувствовал, будто его пронизывают острые иглы, причиняя страшную боль; вместе с тем вблизи загорался костер, распространявший нестерпимый жар, а огненные языки ползли к нему и лизали уже его ноги, содрогавшиеся под огнем…

Насмешливый же голос все шептал ему в ухо:

– Чувствуешь ты, как стрелы впиваются в твое тело, и пламя пожирает его? Ты властен повелевать стихиями, однако это тебе воспретили… Ты не смеешь, видишь ли, пользоваться своим знанием для самозащиты! Какое издевательство. Ха-ха-ха!…

От ужаса перед терзавшими его нечеловеческими страданиями холодный пот покрыл тело Супрамати; в нем что-то содрогалось, отбивалось и возмущалось.

Он смутным взором глянул на костер, который будто исчезал в разверзшейся под ним пропасти. А над бездной, подобно темному облаку, реял зловещий пособник Сармиеля – Дракон сомнения со свитой чудовищ, порожденных тьмой и обычно окружающих человека, порабощенного плотью. Там пресмыкались и отвратительный, подлый страх, и унижающие, парализующие волю людей слабости, и гнетущая тоска перед неизвестностью…

Дракон у порога – сомнение – противник страшный, стерегущий телесные слабости; он смело подступает к сыну света, как и к обыкновенному смертному. С низшей ступени лестницы совершенствования и вплоть до таинственной ограды великой загадки, таящей неизведанную, конечную судьбу души человеческой, – дракон сомнения неотступно сопровождает души, задерживая их восхождение и отравляя горечью заслугу победы.

Могучее, как бушующая стихия, набрасывается страшное чудовище на малые, как и на великие души; это – неизбежная тень всего живущего, и тень роковая как для гения, так и для заурядного человека.

В каждый тяжелый час разочарования и страдания лукавый голос шепчет:

– Приди под мое крыло. Я дам тебе все, избавлю тебя от мучающих тебя знания и совестливости; я рассею перед твоими глазами убаюкивающие тебя обманы…

Слабость Супрамати все росла; невыносимые боли терзали его, мысли мутились. Тем не менее он сознавал опасность, страшным усилием воли стряхнув охватившую его слабость разочарования и воровски закравшееся в его уже могучую чистую душу омерзительное сомнение. Да, сомнение оказывалось ужасным,

коварным врагом; недаром предупреждали наставники об этом предательском, засасывающем болоте, могущем погубить его, обратить в ничто труды целых веков.

– Наставники мои и руководители, не оставьте меня! – вне себя вскричал он, и в ту же минуту во мраке подземелья загорелся лучезарный крест.

Супрамати вскочил, как наэлектризованный. С него точно спала тяжелая скала, и, подняв руку, он повелительно вскрикнул:

– Отойди и исчезни, отродье адово! Ты могло искушать меня, но не пленить. С верой и любовью предаю я судьбу свою в руки моих руководителей, а душу моему Создателю. Да будет воля Его!…

Он опустился на колени и стал так горячо молиться, что не заметил, как с ног и рук спали цепи; затем всякая боль прошла, а бездна и черные тучи сомнения исчезли с громом бури.