Осенние любовники - Анна Данилова

– И что Герман?

– Он, в сущности, ребенок... Подулся, да и перестал...

– Вы уже знаете, что он погиб?

Лариса уронила сигарету:

– Погиб? Гера? Нет, нам ничего не известно... Что вы такое говорите?

– Его нашли вчера мертвым на кладбище. Кажется, на него набросилась собака...

Пока она говорила это, ее фантазия нацепила на нос сидящей перед ней Щербаковой крупные очки в черной оправе, а на голову надела белую «таблетку».

– Что с вами?

Наталия очнулась. Лариса держала ее за руку и что-то говорила:

– Это точные сведения? Ведь нужно же решать вопрос с похоронами и прочим...

– Да, это, к моему большому сожалению, точные сведения... Я сама лично сопровождала Константина Андреевича сегодня в четыре часа утра в морг...

– Боже мой, какой ужас!

– Скажите, а были ли у Литвиновой уязвимые места? Ведь не может же такого быть, чтобы во всем у нее был полный порядок... Она чего-нибудь боялась, как все нормальные люди?

– Нет, ничего... Хотя, постойте... Боялась, конечно, гинекологов и зубных врачей...

– У нее были проблемы?

– По гинекологической части, насколько мне известно, нет...

– Но откуда вы можете это знать, ведь, по вашим словам, выходит, что Литвинова была человеком крайне умным, осторожным и, как бы это выразиться, зашторенным, что ли...

– А у нас раз в полгода бывают комиссии... Ира всегда первая идет на прием к гинекологу, потому что, как она выражалась, «мне нечего бояться, просто противно и гадко и хочется, чтобы это поскорее закончилось...», что касается зубных врачей, то здесь у нее были комплексы... Какой-то врач-садист очень болезненно удалял ей нерв, и она после этого перестала вообще посещать стоматолога... У нее были красивые и здоровые зубы, кроме одного... Он рос словно во втором ряду и мешал ей... Но идти стачивать его у нее не было, как она говорила, «моральных сил»...

– Она так и не пошла?

– Нет...

– Скажите, а вы были на ее похоронах?

– Была, конечно...

– Вы видели ее в гробу?

– Нет... Говорят, что ее лицо испортили раки своими клешнями...

Наталия вдруг как-то странно посмотрела на нее:

– Вы извините меня, но я очень спешу... Бога ради, извините...

Лариса, широко раскрыв глаза, сначала не поняла, что от нее хотят.

– Вы не могли бы выйти из машины? Мне надо срочно уехать...

– Пожалуйста. – И Щербакова с малиновым лицом вылезла из машины. – Всего доброго, – сказала она скорее по инерции, чем в порыве теплых чувств к этой «нахальной Ореховой», как она потом расскажет Захарченко.

Она потратила почти три часа, чтобы разыскать жилище Алебастрова Семена Михайловича, и каково же было ее разочарование, когда она застала его мертвецки пьяным.

Дверь в его однокомнатную квартиру была незаперта. Желание увидеть его во что бы то ни стало было столь велико, что Наталия, так и не дождавшись, пока ей откроют, сама толкнула дверь и оказалась один на один со спящим хозяином квартиры.

Грязь, гора грязной посуды на столе в комнате, запах тухлятины и сырости, батарея пустых бутылок в углу – все это свидетельствовало о довольно определенном образе жизни этого некогда незаменимого патологоанатома Алебастрова Семена Михайловича...

Теперь очередь спиваться была Романова Василия. Они как бы заменяли друг друга на своем посту, потроша мертвых сограждан и ощущая себя пока еще живыми, а потому по контрасту с ними счастливыми. Быть может, именно от этого неземного счастья-то они и пили горькую?

Она растолкала его и плеснула ему в лицо холодной воды из-под крана.

Он пришел в себя, когда на улице стемнело, хотя и было-то всего семь часов вечера.

– Вы кто, черт возьми?

– Меня зовут Наташа. Я – ваша смерть.

– Чего-чего? – Он протер глаза и, схватив со стола грязное полотенце, промокнул им свое мокрое от воды лицо. – Какая еще смерть?

– Мученическая. Какая же еще? Не пойму, как можно столько пить? Вы же довольно симпатичный мужчина... Вас что, как и Романова, жена бросила?

– Если ты смерть, то сама должна все знать...

– Это вы вскрывали ровно год назад Литвинову Ирину, преподавательницу математики из лицея Марцеловой?

– Ну вскрывал, а что, плохо вскрыл? Она даже и не пикнула...

– А вы шутник, как и коллега ваш, Василий...

– А чего надо-то? Я ведь могу вскрыть и кого живого... Найми меня киллером. Вот незадача: режешь мертвеца – мало платят, а живого – много. Так живого-то приятнее...

– Слушай, – она тоже не выдержала и перешла на ты, – может, хватит? Я же серьезно спрашиваю.

– Я же уже ответил: вскрывал. Дальше-то что?

– Понимаешь, мне кажется, что ее убили... Вот я и пришла, чтобы уточнить, правда ли, что на ее теле не было обнаружено ни одного следа насилия? Если она пролежала в воде сутки, ты не мог ошибиться и принять удар по лицу за рану, нанесенную клешнями рака?

– Нет... Ее попортили уже после смерти. – Эту фразу Алебастров произнес, как ни странно, вполне серьезным, трезвым тоном. – А так, в целом, тело сохранилось идеально... Ни царапины... Стройная, красивая женщина... Я, когда работал с ней, постоянно думал только об одном: зачем она это сделала?

– Вот и я тоже об этом думаю. А ты не помнишь, какие у нее были зубы?

– Помню. Если я говорю, что женщина была красивая, это уже означает, что у нее хорошие зубы... Только во рту была тина и немного водорослей...

– А ничего особенного в строении зубов вы не заметили?

– Нет... разве что четвертый снизу слева запломбирован...

– Это вы смеетесь надо мной, или у вас действительно такая прекрасная память?

– У меня прекрасная память. Я даже могу рассказать, что я нашел у нее в желудке.

– Да? И что же?

– Яблоки... Она съела много яблок...

– И все?

– Нет, еще выпила красного вина с бисквитом. У нее хороший вкус. Она выпила, закусила и утопилась. Такова жизнь.

– Убила бы вас на месте, – проговорила в сердцах Наталия и поднялась со стула. – Нет, лучше бы утопила на месте... Чтоб не ерничали, циник вы несчастный...

Она по дороге домой остановилась возле таксофона и позвонила Логинову:

– Игорь, это я... Ты не мог бы поручить Сапрыкину узнать адреса Лари Зименкова и Жоржа Котельникова?