Пророчество - С. Дж Пэррис

— Значит, это место все еще не занято? — крикнул я ей вслед, когда она приостановилась сорвать с куста у тропинки ветку лилового вереска. — Место супруга Марии Стюарт?

Она обернулась, машинально продолжая терзать сорванную ветку, лиловые клочья летели к ее ногам.

— Вас это заинтересовало? — Звонкий смех пронесся по саду. — Должна вас предупредить, Бруно, супруги этой леди долго не живут. Первый умер от нарыва в ухе, второму она подстроила взрыв, третий умер в датской тюрьме, лишившись рассудка. Герцога Норфолка обезглавили за то, что он лишь помыслил стать четвертым.

В этот момент человек, наблюдавший за нами со стороны дома, отлепился от стены, и я узнал в нем Клода де Курселя; он бежал к нам, подскакивая на ступеньках, и солнце ярко отражалось в его светлых волосах.

— Мадам, ваша дочь ждет вас, ей пора начинать урок. — Он слегка склонил голову — ниже наклонить мешали брыжи, — а меня окатил взглядом горячее кипящего масла.

Мари нетерпеливо цокнула языком:

— Где ее гувернантка? Пусть займется с нею. У меня что, ни минуты покоя не может быть? — Подобрав атласные юбки, она ступила на первую ступеньку лестницы. — Кстати, Курсель, — легкомысленно бросила она через плечо, — Бруно подумывает жениться на шотландской королеве. Что скажете на это?

— Приношу поздравления. — Улыбка секретаря была холодной и твердой как лед. — Хотя она вполне может предпочесть джентльмена с независимыми средствами.

— Не думаю, чтоб она была столь переборчива, — откликнулась Мари уже из галереи. — Говорят, она страшно растолстела.

Мы с Курселем проводили взглядом воздушную фигурку, исчезнувшую в глубине Солсбери-корта, затем посмотрели друг на друга. С преувеличенной вежливостью Курсель предложил мне пройти вперед.

— Полагаю, вы слышали придворные новости? — приветствовал меня Фаулер, едва я уселся напротив него в «Русалке».

Таверна стояла на развилке между Финли-стрит и Бред-стрит в Чипсайде, к востоку от огромного собора Святого Павла; сюда сходились купцы, люди преуспевающие. Сидевшие за деревянными столами были одеты в хорошо пошитые наряды, на них были шляпы и береты с перьями, и разговоры они вели о сделках, контрактах, поставках, об исках и займах. Порой за шумом оживленного, приперченного божбой разговора слышался звон монет. В теплом воздухе ощущалось какое-то брожение. Войдя в таверну, я не сразу отыскал глазами шотландца, пристроившегося за столом позади бара. Расчерченный ромбиками окна солнечный свет падал на стол и спину Фаулера. Высокая задняя стенка бара удачно отгораживала наш угол от любопытных глаз и настороженных ушей.

В ответ на его вопрос я покачал головой, и Фаулер наклонился ближе, отводя с глаз челку:

— Сегодня утром я был в Уайтхолле. Сэр Эдуард Беллами арестован за убийство фрейлины.

— Вот как? Так он и был ее любовником?

— Он все отрицает, но, как выяснилось, одета она была в его вещи. Глупец забыл, что на рубашке вышита монограмма.

— Но он не признается в убийстве?

— Еще бы! Говорит, эта девушка попросила его продать пару старых вещичек, а так, мол, он с ней едва был знаком. Правда и то, что фрейлины часто прибегают к такому фокусу — переодеваются, чтобы удрать из дворца, но ему, похоже, никто не поверил. Поволокли его, вопящего и брыкающегося, в Тауэр, а отец Сесилии уже прискакал из Ноттингема, изрыгая пламя и требуя мести. Да уж, невыгодная вышла сделка.

С гримасой Фаулер откинулся на спинку скамьи, а девица из бара тем временем подошла подлить в наши кружки пиво из большого глиняного кувшина. Она пыталась заигрывать с нами, но быстро сообразила, что мы оба слишком трезвы и скучны, чтобы с нами повеселиться. Дождавшись, чтобы девушка отошла, Фаулер поднял кружку:

— Ваше здоровье, доктор Бруно! Рад, что наконец нам представилась возможность поговорить. Наш общий друг поет вам такие дифирамбы. — Он слегка изогнул бровь, намекая на связующую нас тайну.

— Взаимно, мастер Фаулер! — Моя кружка на миг соприкоснулась с его.

Он коротко кивнул, взглядом указывая мне на стол, и одна его рука скользнула на колени, прячась под столешницей. Я не сразу понял, в чем дело, догадавшись же и ругая себя за глупость, вытащил из-под камзола копии посланий Кастельно, только что переписанные Томасом Фелипсом, и сунул их под стол, в раскрытую ладонь Фаулера. Привычным движением мой контакт засунул бумаги себе под одежду и вновь обеими руками обхватил пивную кружку. Я украдкой оглянулся через плечо, но вроде бы никто наших секретных действий не заметил.

— Благодарю вас. Сегодня же отвезу их в Уайтхолл, — едва слышно прошептал шотландец.

— Можно задать вам вопрос?

— Разумеется. — Он даже ладони распахнул, как бы приглашая не стесняться.

— Что вы делаете при дворе?

Впервые я услышал его смех, жесткое лицо расслабилось. Челка вновь упала ему на глаза, когда он наклонил голову, и Фаулер откинул ее назад, чтобы не заслоняла пронзительные голубые глаза.

— Стараюсь быть полезным. Знаете, как это заведено при английском дворе, впрочем, полагаю, как при любом другом. Вельможи отправляют сыновей ко двору в надежде, что им удастся сделать карьеру. Беда в том, что королева одна, а милости ее ищут десятки придворных. — Он прервался, чтобы сделать глоток. — В итоге куча юных джентльменов не имеет иного занятия, кроме как слоняться целыми днями по галереям и коридорам в надежде, что королева будет проходить мимо и обратит на них внимание. А тем временем любой из них может проиграться в пух и прах или вынужден будет поспешно жениться, потому что сделает какой-нибудь девице ребенка, или ввяжется в опасную дуэль. А когда молодые дураки попадают в беду, им бывает страшно или стыдно обратиться за помощью к родителям.

— И они обращаются к вам?

— И они обращаются ко мне. Они очень неопытны, эти юнцы, и обычно чувствуют себя одинокими — им нужен совет, хочется, чтобы кто-нибудь выслушал. К тому же у меня имеются связи в Сити, адвокаты, которые могут расторгнуть брачный контракт, договорятся с кредиторами и так далее. Есть люди, которые предоставят заем, не спрашивая лишнего. Таким-то образом я оказался посвящен во все, что делается при дворе: кто в кого влюблен, у кого что болит, кто с кем в заговоре, порой знаю даже, какие грехи у них на душе. И все эти клочки и урывки сведений в высшей степени интересуют нашего общего друга.

— Конечно, это может пригодиться. Значит, юноши при дворе доверяют вам?

— Они благодарны мне и полагаются на мое умение молчать. Однако едва ли половина из них помнит, как меня зовут, — и тем лучше.

Я с новым интересом присмотрелся к своему собеседнику. Безбородое лицо, волосы не то темно-русые, не то он все же шатен, кожа бледная — ничего запоминающегося за исключением глаз: они горят внутренним светом, зоркие, пристальные. Мягкие и непринужденные манеры позволяют ему сливаться с фоном, он — идеальный наблюдатель. Не диво, что он на высоком счету у Уолсингема.