Великое разделение. Неравенство в обществе, или что делать оставшимся 99% населения? - Джозеф Юджин Стиглиц

Ипотечных оригинаторов в большей степени волновал не риск, а трансакционные издержки. При этом они не пытались их минимизировать, а совсем наоборот: они изобретали различные способы, с помощью которых можно было увеличить эту статью расходов и заработать на этом. В этом смысле были чрезвычайно полезны краткосрочные кредиты, требующие рефинансирования и имеющие все шансы на то, что этого не произойдет.

Трансакционные затраты, возникающие в процессе оформления кредита, порождали соблазн поживиться на невинных и не очень компетентных заемщиках, втягивая их в заимствования, которые влекут за собой повторную реструктуризацию кредита, что помогает существенно увеличить трансакционные издержки.

В числе соучастников были и органы регулирования. Они должны были распознать неотъемлемые риски, связанные с новыми финансовыми продуктами. Они должны были провести собственную оценку рисков вместо того, чтобы верить в саморегулирование рынка и полагаться на результаты оценок рейтинговых агентств. Они должны были понимать, с какими рисками связаны и высокий леверидж, и внебирживые деривативы, тем более и то, и другое в совокупности, не сдерживаемое государством.

Органы регулирования убедили себя в заблуждении, что, если они позволят каждому банку самостоятельно управлять своими рисками (в чем они, по идее, должны быть заинтересованы), система будет исправно работать. Поразительно то, что они абсолютно проигнорировали системный риск, при том что работа с системными рисками является одной из приоритетных задач органов регулирования. Даже если «в среднем» каждый банк по отдельности функционирует стабильно, вместе они могли синхронизироваться в какой-либо модели поведения, которая могла подвергнуть рискам экономику в целом.

В некотором смысле у регуляторов есть оправдание: они не имели правовых оснований предпринимать какие-либо действия, даже если обнаруживали, что что-то идет не так. У них не было полномочий на регулирование в сфере деривативов. Но это сомнительное оправдание, потому что некоторые из представителей системы регулирования, в особенности Гринспен, потрудились на славу для того, чтобы необходимые меры регулирования не были одобрены правительством.

Особую роль сыграла отмена закона Гласса – Стиголла, причем не только потому, что породила конфликт интересов (который отчетливо проявился во время скандалов, связанных с компаниями Enron и WorldCom), но и потому, что передала культуру высоких рисков, присущую инвестиционным банкам, коммерческим банкам, от которых ожидается гораздо более целомудренное поведение.

Вина лежит не только на финансовом регулировании и регуляторах. Нужно было также ужесточить антимонопольное законодательство. Банки разрослись до слишком больших размеров, чтобы можно было позволить им рухнуть, но и чтобы быть управляемыми. Такие банки руководствуются извращенными стимулами. Когда крупные банки изначально знают о том, что они слишком большие, чтобы им позволили обвалиться, они идут на излишние риски.

На законодательстве в области корпоративного управления также лежит часть вины. И регуляторы, и инвесторы осознавали риски, сопровождающие некоторые схемы компенсаций. Более того, они даже не служили интересам акционеров. После краха Enron и WorldCom велось много разговоров о необходимости реформы, и закон Сарбейнза – Оксли ознаменовал ее начало. Но он не затронул, пожалуй, ключевую проблему: опционы на акции.

Снижение налогов на прирост капитала в паре с расходами на выплаты по кредиту, вычитаемыми из налогооблагаемой базы, создали дополнительный стимул для повышения финансового левериджа, а для домовладельцев – заинтересованность в максимально крупном размере ипотечного кредита.

Квалифицированные соучастники

Есть и еще одна группа причастных к преступлению. Это экономисты, которые подготовили удобные основания для игроков финансовых рынков, отлично вписавшиеся в их интересы. Они предложили готовые модели, основанные на нереалистичных предположениях об идеальной информации, идеальной конкуренции и идеальных рынках, согласно которым в регулировании не было необходимости.

Современные экономические теории, в частности те из них, которые уделяют особое внимание функционированию рынков в условиях несовершенной и асимметричной информации и систематического иррационального поведения, прежде всего в отношении суждений о характере рисков, объясняют, насколько ошибочны ранние «неоклассические» модели. Эти модели ненадежны – достаточно минимального отклонения от предельного предположения для того, чтобы заключение было полностью разрушено. Но подобные идеи категорически игнорировались.

Более того, некоторые направления последних экономических теорий предлагают центральным банкам заниматься исключительно борьбой с инфляцией. Они даже как будто выступают против того факта, что небольшой уровень инфляции необходим и даже полезен для стабильного и уверенного экономического роста современных экономик. В результате центральный банк и Федеральная резервная система не уделяли должного внимания финансовой структуре.

Если говорить коротко, то большинство распространенных микро– и макроэкономических теорий можно обвинить в пособничестве и подстрекательстве органов регулирования, инвесторов, банкиров и политиков посредством предоставления им обосновательной базы для их решений и действий. Они помогли банкам поверить в то, что, преследуя личный интерес, они в действительности способствуют общественному благополучию, а регуляторам в то, что, придерживаясь своей политики благотворного невмешательства, они способствуют процветанию частного сектора, что приносит пользу сразу всем.

Опровержение доводов защиты

Алан Гринспен попытался переложить вину за низкие процентные ставки на Китай, в котором среди населения принята высокая норма сбережений[35]. Очевидно, что оправдание Гринспена неубедительно: у Федеральной резервной системы достаточно инструментов контроля, как минимум в краткосрочной перспективе, для того чтобы повысить процентные ставки вопреки готовности Китая предоставлять Америке займы под относительно низкий процент. Однако Федеральная резервная система именно это и сделала в середине десятилетия, что предсказуемо привело к схлопыванию пузыря на рынке недвижимости.

Низкие процентные ставки действительно способствовали раздуванию пузыря. Но пузырь не всегда является следствием низких процентных ставок. Многие страны стремятся к ним, чтобы обеспечить приток инвестиций. Средства могут быть направлены для применения в производственных целях. Наши финансовые рынки в этом не преуспели. Наши органы регулирования позволили финансовым рынкам (включая банки) использовать избыток средств не в тех целях, которые могли бы быть социально значимы. Они допустили, чтобы благодаря низким процентным ставкам раздувался пузырь на рынке недвижимости. У них в руках были все инструменты, чтобы остановить этот процесс. И они ими не воспользовались.

Если мы намерены обвинять низкие процентные ставки в потребительском буме, то нам следует задаться вопросом: чем руководствовалась Федеральная резервная система, когда решила удерживать низкие процентные ставки? Отчасти она это сделала для того, чтобы поддержать экономику, которая пострадала от недостаточного совокупного спроса, возникшего в результате схлопывания пузыря доткомов.