Искусство слышать стук сердца - Ян-Филипп Зендкер

Дня не проходило, чтобы он не ушибся или не поранился. Синяки, шишки, порезы и царапины на руках и ногах, содранные коленки. Тин Вин стойко выносил эти удары судьбы.

Тяжелее было в школе, где преподавали монахини и католический священник из Италии. Тину позволили сидеть в первом ряду. Учительницы постоянно спрашивали, уясняет ли он урок. Увы, здесь слух не мог заменить ему глаза, и Тин Вин понимал все меньше и меньше из того, о чем рассказывали на занятиях. В классе ему было очень одиноко. Он слышал голоса, дыхание взрослых и детей, но никого не видел. Люди стояли рядом, на расстоянии вытянутой руки, и в то же время были для него недосягаемы. Они жили в другом мире — мире зрячих.

Детские голоса для ослепшего Тина были еще тягостнее, чем речь взрослых. Их крики и смех продолжали звенеть в ушах и вечерами, мешая заснуть. На перемене дети носились по двору, примыкавшему к церкви, или затевали веселую возню. Тин Вин как привязанный сидел на скамейке под вишней, и каждый всплеск веселья, каждый топот пробегающих мимо ног лишь затягивали мнимые веревки.

Су Кьи не раз задумывалась о причинах слепоты своего подопечного. Была ли болезнь телесным недугом, или же Тин Вин сам навлек на себя потерю зрения, желая отгородиться от мира? Допустим, верно второе, и как далеко это желание заведет мальчишку? Вдруг, следом за глазами, уши тоже откажутся ему служить? Что, если он перестанет различать запахи? Или его красивые длинные пальцы потеряют чувствительность и превратятся в застывшие палочки?

А ведь он был сильным — гораздо сильнее, чем думал или чем могли помыслить другие, глядя на его худощавое тело. С годами Су Кьи очень хорошо это поняла. С таким потенциалом Тин мог наглухо закрыть за собой все двери во внешний мир. Стоит ему пожелать, и сердце прекратит биться, так же как глаза перестали видеть. В глубине души Су Кьи чувствовала: однажды именно так и случится. Но по ее разумению, сейчас для ухода за черту было слишком рано. Вначале Тин Вин должен научиться жить.

У Ба смолк.

Сколько же времени длился его рассказ? Три часа? Четыре? Пять? Я смотрела только на него и лишь сейчас заметила, что соседние столики пусты. В зале было тихо, если не считать похрапывания владельца, дремавшего за витриной с пирожными. Его храп напоминал стоны чайника, кипящего на медленном огне. Электрический свет погас. На нашем столе горели две свечи.

Меня бил озноб. Должно быть, простыла под холодным душем.

— Джулия, вы мне не верите? — спросил У Ба.

— Я не верю в сказки.

— Считаете, что все это время слушали небылицу?

— Если ваши утверждения взяты не с потолка и вы действительно хорошо меня знаете, тогда вас не должно удивлять, что я не верю ни в магические, ни в сверхъестественные силы. Я не верю даже в Бога или иную высшую силу. И уж меньше всего я склонна признавать власть каких-то созвездий над нашими судьбами. У женщины, способной бросить ребенка только потому, что в момент его рождения расположение звезд было неблагоприятным… по-моему, у нее с головой проблемы.

Я глубоко вдохнула. Что-то меня цепляло, но я не понимала, что именно: невозмутимость У Ба или эта бессмысленная история? Надо успокоиться. Не хватало только, чтобы он увидел меня рассерженной.

У Ба понимающе кивнул:

— Вы, Джулия, поколесили по миру. Я почти безвылазно живу в этом городке. Дальше Таунгьи не ездил. Это столица нашей провинции. В повозке до нее можно добраться за день. Последний раз я был там очень, очень давно. А вы, Джулия, повидали мир. Кто я такой, чтобы вам возражать?

Его смирение разозлило меня еще сильнее.

— По вашему мнению, только ненормальная мать способна покинуть своего ребенка. Хорошо, я с готовностью поверю, что в вашем мире все обстоит именно так. Там нет отцов и матерей, которые бы не любили своих детей. Наверное, исключительно глупые и необразованные люди могут бросить ребенка, как Мья Мья. Что ж, это еще одно доказательство нашей отсталости, и мне остается лишь снова просить вас быть к нам снисходительной.

— Я не утверждала, что в моей стране нет плохих родителей, но у нас отношение к детям хотя бы не зависит от гороскопа.

— Разве это что-то меняет? — спросил У Ба, но, взглянув на меня, замолчал. Должно быть, почувствовал мой гнев и решил не доводить разговор до ссоры.

— Я не ради сказок ехала за шесть тысяч миль. Я пытаюсь разыскать отца.

— Пожалуйста, потерпите еще немного.

— С какой стати? Чтобы и дальше слушать нелепые истории о событиях далекого прошлого?

— История всего одна, и она — о вашем отце.

— Это вы так говорите. А где доказательства? Если когда-то мой отец на время ослеп, почему мы, его семья, не знали об этом? Он бы обязательно рассказал и маме, и мне, и моему брату.

— Джулия, вы в этом уверены?

Нет. И У Ба это понимал. Какую цель он преследовал? Хотел, чтобы я согласилась с ним? Сказала: «Оказывается, я совсем не знала своего отца». Он этого добивался? Или пытался внушить, что отец двадцать три года умело меня обманывал? В любом случае моя неуверенность была единственной причиной, по которой я продолжала слушать странного беззубого старика. Но мне отнюдь не хотелось признаваться в этом ни ему, ни себе.

— Слепота — не что-то постыдное, о ней не стоит молчать. Повторяю: отец не стал бы скрывать ее от нас. Возможно, несчастный мальчик, брошенный матерью, действительно существовал, но к моему отцу эта история отношения не имеет.

Я сказала У Ба, что самокопание и разного рода медитации с созерцанием собственного пупка — не мое. Возможно, я одна из немногих жительниц Нью-Йорка, которая никогда не ходила к психоаналитику. Я не верю, что причины всех моих проблем растут из детства, и скептически отношусь ко всем, кто так считает. Я сыпала контраргументами, пытаясь разбить утверждения У Ба. Нет, мой отец никогда не терял зрения. Чем больше я об этом говорила, тем острее осознавала, что веду разговор не со стариком, а с собой. Правда была шире моих представлений о жизни, и я отчаянно старалась загнать ее в привычные для меня рамки.

У Ба внимательно слушал и кивал. Кажется, все понимал и соглашался со мной. Когда я закончила монолог, он вежливо спросил, кто такой психоаналитик. Потом глотнул давно остывший чай и сказал:

— Джулия, боюсь, что сегодня я уже ничего не смогу вам рассказать. Я давно отвык от долгих разговоров. Целые дни провожу в молчании. В моем возрасте круг тем резко сужается. Знаю, вы ждали от меня рассказов не о слепом мальчике, а о Ми Ми. Вас интересует, кто она, и откуда, и какую роль сыграла в жизни вашего отца и — в определенной степени — в вашей. Я вновь смею просить вас уделить мне немного вашего времени и еще чуть-чуть потерпеть. Ми Ми обязательно появится в этой истории. Гарантирую, вы не пожалеете о потраченном времени. — Он встал и поклонился. — Я вас провожу.

Мы прошли к двери. Я была на целую голову выше У Ба, однако старик вовсе не выглядел низкорослым. Наоборот, это я казалась себе долговязой. Его быстрые, легкие шаги лишь подчеркивали мою неуклюжесть.