ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом - Дайана Койл

От того, проводится или нет различие между ВВП на душу населения и уровнем человеческого развития, зависит, как оценивать результаты помощи развивающимся странам и потраченных на нее триллионов долларов. С точки зрения ВВП эти результаты неутешительны. Разрыв в уровне душевого дохода между наиболее бедными и наиболее богатыми странами за последние полвека взмыл вверх. Но в других отношениях – на это указывают показатели, включенные в ИРЧП, – картина выглядит не так мрачно. Разрыв между богатыми и бедными странами по уровню продолжительности жизни и детской смертности существенно снизился, несмотря на бедственное положение с заболеваемостью ВИЧ в тропической Африке. Доступ к образованию в бедных странах также существенно улучшился. Хотя о доступе к технологиям нельзя судить однозначно, в некоторых сферах произошел явный прорыв: хотя 47 % из 246,6 млн индийских домохозяйств до сих пор не имеют удобств внутри дома, равно как и чистой водопроводной воды, все же 63 % имеют доступ к мобильной связи, что позволяет людям легче осуществлять трудовую деятельность и получать бо́льшую выгоду от торговли своей продукцией. Уровень продолжительности жизни в разных странах постепенно сближается и во многих странах с низким уровнем дохода он уже достигает 70 лет. По всему миру произошло снижение детской смертности, и в бедных странах оно было гораздо более быстрым, чем в богатых[64].

Но не будем забегать вперед. Пока достаточно подчеркнуть, что концепция, лежавшая в основе ИРЧП, высветила дополнительные проблемы, связанные с показателем ВВП и его применением в экономической политике. Общепринятая картина мира в развитых странах уже была разрушена вследствие стагфляции десятилетием ранее; теперь она терпела явную неудачу в странах, по-прежнему называемых третьим миром, поскольку вливания финансовой помощи явно не приводили к ускорению экономического роста и повышению ВВП. И как раз в тот момент, когда обветшал каркас послевоенного процветания, – большинство стран мира, правда, его так никогда и не увидело, – на первый план стали выдвигаться экологические издержки роста ВВП.

Вполне ожидаемо кризис, постигший капитализм в конце 1970-х годов, привел к пересмотру устоявшихся в период «золотого века» представлений – и в умственной, и в политической сфере. Самым ярким примером этого процесса является революция Тэтчер и Рейгана, произошедшая в Великобритании и США. Рейган и Тэтчер призывали покончить со всевластием организованных в профсоюзы рабочих, освободить от регулирования экономику, чтобы стимулировать бизнес, и приватизировать государственные корпорации и другие виды активов (в том числе передать жильцам жилой фонд, принадлежавший в Великобритании муниципальным властям). Чередующееся повышение и понижение государственных расходов и налогов больше не рассматривалось как действенный способ управления экономическим ростом. Считалось, что это приносит лишь краткосрочные результаты ценой более высокой инфляции и низких инвестиций в долгосрочном периоде. Для более долговременного повышения роста и уровня доходов требовалось, согласно такой точке зрения, повысить эффективность «стороны предложения» в экономике, убрав избыточное регулирование. Подобный подход к экономической политике отражал новый консенсус в экономической теории, который сместил акцент с энергичной бюджетной политики в пользу денежной стабильности как главной цели центрального банка. После того как стало ясно, что кривая Филлипса заняла неблагоприятное положение и издержки снижения безработицы растут, а также после пережитого опыта стагфляции, экономисты пришли к выводу, что пора менять взгляд на работу экономики в целом.

Довольно скоро непримиримое противостояние между кейнсианцами и монетаристами, присущее неспокойным 1970-м годам, уступило место более или менее монетаристскому консенсусу. Какие бы грехи не водились за экономистами, но они не глухи к эмпирическим фактам. Дело в том, что до недавнего времени, было слишком мало фактов, на основе которых экономисты могли объяснить процесс экономического роста. Число стран, для которых имелась статистика ВВП, увеличивалось медленно и лишь к 1985 г. оно достигло 60. Для многих из этих стран, качество статистики было низким. Очень небольшое число стран могло похвастаться непрерывными статистическими рядами ВВП, начиная с 1950-х годов. И даже в тех странах, где сбор данных о национальном доходе был налажен довольно давно, эти данные не были сопоставимы во времени вследствие серьезных изменений в определениях. Годовая статистика с охватом в 30 лет и 60 стран – не такой уж богатый набор фактов, если речь идет о выдвижении каузальных объяснений экономического роста, особенно если разброс данных от года к году не так велик (а ВВП и его составляющие, как правило, меняются не резко – обычно на 1–3 % в год).

И все же с появлением статистики ВВП для все большего числа стран, теория экономического роста совершенствовалась по сравнению с моделью Солоу, придававшей большое значение технологиям, но вместе с тем их объяснявшей. Новое поколение моделей роста, которые начали разрабатывать с 1980-х годов, позволило объяснить, как появляются технологии, вместо того чтобы смотреть на них как на загадочный «черный ящик». В этих теориях «эндогенного роста» технический прогресс усиливался по мере роста ВВП, поскольку более быстрый рост вызывал инвестиции и инновации. «Технологии» имеют разную форму: это и идеи в головах у людей, и образование и навыки, и идеи, уже воплощенные в оборудовании и новых товарах. Когда решили прямо оценить переменные, измеряющие уровень образования и инноваций, такие как количество патентов у предприятий, подтвердилась их важность для объяснения различий в темпах роста между странами.

Эти эмпирические исследования опирались на статистику послевоенного периода, но были дополнены изучением данных о ВВП для целого ряда стран, начиная аж с 1000 г. Энгас Мэддисон, работавший в Университете Гронингена в Нидерландах, посвятил свою жизнь экономической истории. Он возглавлял выдающийся Проект по международным сравнениям (International Comparisons Project), в рамках которого он осуществил титаническую работу, собрав первичные данные из огромного числа исторических источников, чтобы для разных исторических периодов построить ВВП согласно современным определениям. Мэддисон, умерший в 2010 г., не был известен за пределами своего профессионального круга. Но не будет преувеличением сказать, что составленные им данные являются теперь незаменимым источником для экономистов, изучающих макроэкономику и рост. В конце концов, должно пройти много лет, прежде чем новые технологии превратятся из блестящей идеи, родившейся в лаборатории или во время симпозиума, в жизнеспособный продукт, доступный для широкого применения; как утверждает историк экономики Пол Дэвид, срок может превышать 50 лет. Он приводит пример электрического мотора, который преобразил заводское производство и позволил внедрить конвейер. Фундаментальные открытия в сфере электричества относятся к 1870-м годам, но лишь в 1920-х годах большинство фабрик в США перешло на электрическую энергию[65].