Сказки для парочек - Стелла Даффи

На следующей остановке трое выходят, двое готовятся к выходу, один человек входит, четверо садятся, и — в результате шахматной многоходовки — место рядом с ней оказывается свободным. Джош уже собирается сесть рядом, как в вагон врывается женщина — протиснувшись меж закрывающихся дверей, она ловко огибает Джоша и с молчаливым триумфом плюхается рядом с Кушлой. Чистая победа, причем игроки не обменялись даже взглядом. Поезд трогается, и Джоша, зажатого между желанием сесть и вопросом, зачем ему это надо, отшвыривает назад. Сброшенный с пьедестала ног, он валится на ноги Кушлы.

Она не вздрагивает от боли и не вскрикивает. Не скрипит зубами, не кривится в усмешке и даже не утыкается смиренно в газету соседа. Нет, она поднимает глаза и улыбается Джошу, словно свежие синяки — самое приятное из того, что она приобрела за день. И после кратчайшей паузы Кушла зажигает взгляд веселым изумлением узнавания, а человек, пытавшийся ее искалечить, протискивается назад, густо покраснев и бормоча извинения.

— Джош, как приятно! У меня в сумочке лежит для тебя открытка!

Открытка? Но зачем она ему написала? Неужели она знает? Знает то, в чем Джош не способен признаться даже себе? Даже шепотом?

— Открытка? Хм… замечательно. — Безмозглое слепое вожделение побеждает. — И что там?

— То есть, она адресована вам с Мартином. Как чудесно мы провели время! По крайней мере, я. Просто не знаю, как вас благодарить. Сегодня весь день вспоминаю вчерашний вечер и улыбаюсь.

Улыбается. Она улыбается. И он тому причиной, они, он. Что она имеет в виду? Он смешон? Она смеется над ним? Что ей известно?

Джош немало времени провел у психотерапевта, а потому понимает, что происходит. Он прекрасно сознает природу своей паранойи, своих тайных страхов. И он знает, что если его что-то волнует, значит, на то есть причины. Он пытается разобраться. Да, Кушла его привлекает. Да, он впервые испытывает нечто подобное. Но что это означает? Он — гей, у него есть партнер, он счастлив. Мартин тоже счастлив, они процветают, их уважают, у них есть дом, благословение родных и общества. Не говоря уж о том, что он любит Мартина. Джош — голубой, он предпочитает мужчин. А Кушла — женщина, но она так похожа на него, невероятно похожа. И Джош находит ответ. Кушла напоминает его самого, следовательно, это чистейший случай нарциссизма, что само по себе простительно. Наверное, ему надо расширять контакты с женщинами; в конце концов, он ведь не подписывался навсегда оставаться в гетто… и пошло-поехало. К тому же, его тянет не вообще к женщинам, его тянет к определенной женщине. Он ведет себя не как обычный гетеросексуал, но как уникальная личность с индивидуальной манерой поведения. Рассуждениями Джош загоняет похоть в темный угол, а себя — в крайне щекотливую ситуацию. Спустя пять секунд, подпрыгнув на трамплине, очищенном от иллюзий, он ныряет вниз в головой — в перспективу нырнуть с головой в Кушлу:

— Послушай, ты не занята? В общем, Мартин еще не скоро придет… а я ненавижу возвращаться в пустой дом. Скоро моя остановка, а там… около нашего дома есть симпатичное кафе… вроде бара…

Джош стремительно теряет самобладание. Слова спотыкаются на языке, Джош — пародия на втрескавшегося по уши подростка. Джош делает вдох и пытается имитировать безразличие.

— Впрочем… у тебя, наверное, другие планы… ведь сегодня пятница…

Безразличие не срабатывает. Джош подразумевает, что пятница — это конец недели и начало шестидесяти трех часов свободы от офиса. Но стоит словам сорваться с губ, как он вспоминает, что разговаривает с еврейской девушкой. Наверняка она едет домой, в Северный Лондон, к родителям, живущим в доме на две семьи; там ее ждет пятничный ужин с традиционной бутылкой северо-лондонского «Палвина №4»[9]. Но с другой стороны, возможно, она не придерживается традиций и теперь усмехается про себя, причислив Джоша к категории еврейских маменькиных сынков. Джош угодил в вуди-алленовский кошмар, а он не выносит Вуди Аллена. Ему всегда хочется треснуть этого суетливого мозгляка и велеть ему повзрослеть наконец и перестать ныть. Но Кушла, похоже, ничего не заметила. Она по-прежнему улыбается.

— Нет, никаких планов у меня нет. Я просто гуляла. Весь день провела в городе. После вчерашнего вечера на меня нашло вдохновение. Целый день бродила по галереям, не могла оторваться. Лондон полон истинной красоты, а мы ее часто не замечаем. Ты не находишь?

Она смотрит на него, и он не может не заметить истинную красоту, которую ему демонстрируют. Его мозг искрится хвалебными репликами, феминизированной версией торжественного посвящения в любовники, что пел ему Мартин в первый год их совместной жизни.

— Господи, какие у тебя нежные губы.

— Я хочу целовать тебя.

— Мне нравятся твои неистовые кудри.

— Я хочу ласкать тебя.

— Твои глаза так зелены, что белков не видно, позволь мне вылизать эту зелень.

— Я хочу почувствовать тебя.

— Что за пальцы — длинные, сильные, гладкие!

— Я хочу обнять тебя.

— Твоя грудь великолепна.

— Я хочу тебя.

— Ты — чудо.

— Я хочу тебя.

— Хочу тебя.

Она не отводит взгляда, поезд движется дальше, толпа в вагоне редеет.

— Лондон? Галереи? — Он кивает, соглашаясь с ней, и с Мартином, и с собой. Да, он хочет ее, и да, галереи — это здорово. — Да, да. А мы об этом забываем.

Воровка пассажирского места выходит, и Джош придвигается к Кушле. Все в нем немножко больше, чем в ней. Голова чуть массивнее, шея чуть длиннее, тело слегка шире. Она очень похожа на него, они поворачиваются друг к другу, и он видит под ее нижней губой, слева, крошечный шрам; поднимает руку и ощупывает точно такой же шрам под своей нижней губой. Джош изумлен, но не растерян.

Следующая остановка его, они выходят вместе. Он ступает на эскалатор первым, не оглядываясь; узкие турникеты они минуют в молчании и останавливаются на выходе из метро. Теплое кафе на другой стороне улицы — шум, свет и сладкий сигаретный дым готовы затянуть их внутрь. Но путь к близости преградила мостовая: влажным вечером машины мчатся сплошным потоком, мотоциклисты устраивают дурацкие турниры с таксистами, светофоры отражаются в лужах, дробящих свет. Заминка на какой-то миг приводит Джоша в чувство, он почти обретает способность повернуть назад, стряхнуть волнение и опасность, быстренько выпить чашечку эспрессо и бодро, с легким сердцем зашагать к дому.

Но Кушла берет его под локоть, кожей касаясь его кожи, она рядом, почти прижимается к нему, часто дышит и ступает прямо на проезжую часть. Поток машин расступается перед ними, грязные лужи высыхают, и она ведет его через дорогу в землю обетованную.

На пути к кафе случается еще одна секунда, которая могла бы все исправить. Джош перемахнул бы через дорогу в неведомое, выпил бы один-единственный эспрессо и отправился домой. Даже на бегу, когда машины расступаются перед ними, Джон все еще сомневается. Они добираются до разделительной линии живыми: Джош видит, какое волшебство Кушла способна творить, он чувствует жар ее пальцев на своей руке, он потрясен. Но все еще можно изменить. Джош — не кальвинист, свободная воля всегда при нем, и он мог бы навеки поселиться на островке посреди уличного движения. Но он пересекает черту, белую линию, проложенную четыре года назад Лесом Холловеем на второй день работы на новом месте. Проехали.