Твое тело – моя тюрьма - Оксана Лесли

На следующее утро Мишель направилась в спальню к маме и принялась массажировать ее руки – процедура была довольно скучной, но необходимой при уходе за парализованными больными, и должна была проводиться каждый день. Она попеременно использовала то купленное Фредом миндальное масло, почти без запаха, то персиковый увлажняющий крем без парабенов фирмы с приятным названием «Kiss my face».

Фред, проходя мимо Мишель после своего утреннего душа, провел ладонью по спине падчерицы и шлепнул ее по упругим ягодицам.

– Ты – прекрасная дочь! Я предполагаю, что твои прикосновения очень нежные. Любящие, – томно произнес он.

Чувство брезгливости и тошноты охватило девушку от голоса и действий Фреда. Мишель повернулась к отчиму лицом, просверлила его возмущенным взглядом. Но ее злость затупилась о его заметно постаревшее черты. Под глазами отчима были какие-то припухлости, тройные мешки, от бессонницы или рыданий, которых она раньше не наблюдала. Девушка опустила голову и молча удалилась в свою комнату.

Она не знала, как себя вести в такой ситуации. В доме не было камер наблюдения, чтобы доказательства домогательств можно было бы предоставить в полицию. А без доказательств ее слова были пустым звуком, по крайней мере, ей так казалось. Она ушла в свою ванную принять душ и смыть неприятные вибрации прикосновений Фреда.

– Я знаю, что ты чувствуешь. Что-нибудь можно предпринять? – спросил Тави, глядя на нее из зеркала.

– Я отсюда не съеду.

– Это твой мир, но я подумал…

– Я не плачу тебе, чтобы ты думал за меня, – нахамила мысленно «тюрьма» своему заключенному, откусывая заусенец.

Вскоре девушку забрал Стив, и они уехали на работу. Это был сумасшедший день, национальный праздник – День Независимости. Несмотря на то, что многие американцы устраивали дома барбекю и приглашали друг друга в гости, продажи местных кафе и ресторанов увеличивались в разы, словно все так и хотели доказать себе, какие они независимые от собственной кухни и плиты…

* * *

Когда Мишель уехала, Фред устроился на диване в гостиной и стал поглощать попкорн, уставившись в телевизор. На экране его взору предстала огромная поляна, трава, деревянные и пластиковые приспособления. На заборе висела табличка: «Шуцхунд Клуб».

Фред впился глазами в дрессировщика собак, который с экрана объяснял:

– Шуцхунд – это система тренировки немецких овчарок. Но для других пород тоже применяется, – дрессировщик на экране погладил крупного щенка. – Только индивидуальные тренировки имеют смысл.

Фред просмотрел эпизод, как помощник замахивается на дрессировщика, а молодой пес в свою очередь набрасывается на нападающего и сбивает его с ног.

– Он знает, что я – глава стаи, альфа-пес. Если собака так не думает про своего хозяина, то она будет вести себя в вашей семье как ее душе угодно! – объяснял дрессировщик.

– Альфа-собака! – воскликнул восхищенно Фред, чуть не подавившись попкорном.

– Если щенок проявляет ко мне неуважение, я усиливаю давление. Я контролирую свободное время этой собаки, чтобы она начала проявлять уважение ко мне как к лидеру стаи, – закончил дрессировщик.

Фред выключил телевизор, повторяя как загипнотизированный услышанное:

– Контролировать свободное время. Контролировать свободное время.

* * *

После работы Стив отвез Мишель домой.

– Не хочешь сегодня вечером съездить на Пенсакола-пляж посмотреть салют?

Мишель задумалась.

– Вообще-то да.

Ей хотелось вырваться из дома, забыть о работе, заключенном, отчиме и братишке, о матери и злосчастной аварии.

Мишель приняла душ, переоделась и стала накладывать макияж перед зеркалом. Она прекрасно понимала, что и без зеркала можно выйти на связь со своим заключенным, но видеть собеседника и общаться с ним гораздо проще, чем задавать вопросы невидимке в голове и получать ответы, словно ты сама до них додумалась.

– А твоя цивилизация дружит с другими?

– Не думаю, – Тави откликнулся незамедлительно, словно ему было скучно, и он был не прочь поддержать беседу.

– А почему ваши люди не вступили в контакт с нашими людьми? Ведь наши предшественники – сестры и братья! Мы, можно сказать, одной крови!

– Хороший вопрос, Мишель. Может, с твоей помощью, я найду на него ответ во время своей реабилитации на Земле.

Потом она прокралась к спальне матери и заглянула внутрь через слегка приоткрытую дверь.

…А в это время Фред сидел на стуле около жены. Он целовал ее шею, слушал ее дыхание – но она оставалась недвижимой.

Мишель подумала, что отчим похож на принца из сказки: наклонялся над женой, целовал в губы и ждал, что вот сейчас она все-таки откроет свои прекрасные глаза! И заговорит! И поцелует его в губы. И пойдет. И ему больше не придется покупать памперсы и одноразовые перчатки… Мишель наблюдала, как он гладил короткие волосы Анжелики и целовал ее пальцы, ясно слышала слова отчима из спальни.

– Ты знаешь, Анжелика, я никогда не был поэтом. Но в голову лезут какие-то дурацкие строки. Послушай, даже рифмы иногда выскакивают, – он прочел свое творение:

Фред сел на кровати, взял мраморную урну с прахом сына в руки, открыл и несколько минут разглядывал пепел. На его глазах выступили скупые слезы.

– Меня обокрали, – пробормотал он, покрывая поцелуями гладкую холодную поверхность последнего убежища своего ребенка.

Мишель отгрызла заусенец и отошла от спальни.

* * *

Фред аккуратно поставил урну на тумбочку, протянул руку под кровать и вытащил отцовский пистолет. Покрутив в руках огнестрельное оружие, он медленно приложил дуло к правому виску, ощутил холод металла, зажмурил глаза.

«Стоит ли жить, если нет ничего, ради чего стоило бы влачить это жалкое существование?» – стучал барабанной дробью вопрос в мозгу Фреда.

Ему стало казаться, что умереть – самое достойное и верное решение в его положении. Ведь смысл жизни в радости, а не в оплакивании ребенка и прислуживании парализованному инвалиду до конца своих дней… В чем его личная самореализация, самосовершенствование, удовлетворение плодами своего труда, в конце концов?

Звук подъехавшей к дому машины вырвал Фреда из депрессии. Вырвал со скоростью пробки, вылетающей из шампанского. Фред, очнувшись от мрачного транса, бросил пистолет под кровать, набросил на него один из своих возбуждающих солнечно-сочных журналов.