Пламя любви - Барбара Картленд

Они вышли в Длинную галерею: здесь уже ярко горел огонь и стояла приготовленная корзина каштанов.

— Жду инструкций.

— Ты садись в кресло, — приказала Мона, — а я грациозно опущусь на ковер у твоих ног. Для создания легкой непринужденной атмосферы. Дальше я буду жарить каштаны, а ты задавай мне разные вопросы. Например: «Что ты думаешь о жизни?» И таким путем рано или поздно дойдем до секса.

С этими словами Мона действительно опустилась на ковер. В своей пышной юбке она была похожа на озеро золотистого света.

Но Майкл молчал. Подождав немного, Мона бросила на него взгляд из-под ресниц.

— Не хочешь ли начать? — поинтересовалась она.

— Начинай лучше ты, — ответил Майкл. — Говорят, исповедь облегчает душу.

— Исповедь?! — воскликнула Мона. — Если я и решу кому-то исповедаться, то уж точно не тебе, Майкл Меррил! Уж слишком ты несгибаем и непримирим, совершенно не способен понять и простить чужую слабость. Сам-то ты со слабостью незнаком — всегда идешь напролом прямо к цели!

— Это не значит, что я не смогу тебя понять. Попробуй.

— Исповедаться тебе? Да никогда в жизни! Нет, я не стану просить у тебя поддержки — однажды я уже узнала, каково терпеть твое неодобрение!

— Я ведь сказал: мне очень жаль, и я прошу у тебя прощения.

— Что толку в этих словах? Важны дела. Если бы ты был тогда добр со мной, как я того хотела, если бы поддержал и защитил меня, как старший брат, быть может, все сложилось бы иначе…

— Что «все»? — резко спросил Майкл.

— Да не все ли равно? — нетерпеливо ответила Мона. — Нет, наверное, все это было неизбежно — и твое осуждение тоже. — Она отвернулась к огню. — Каштан готов. Хочешь?

— Нет, спасибо, я не голоден.

— Обиделся? — поддразнила его Мона. — Бедненький Майкл! Что, так хотел услышать историю моей жизни? Не переживай, когда-нибудь я напишу воспоминания. Ты их прочтешь и на полях каждой страницы оставишь свои язвительные комментарии.

— Думаешь, это на меня похоже?

— Право, не знаю. Я пришла к выводу, что очень плохо понимаю людей. Все, с кем мне приходилось сталкиваться, делают то, чего от них никак не ожидаешь. Быть может, я, как и ты, плохой судья людских характеров.

— А кто говорит, что я плохой судья?

— Я говорю. Точнее, во мне говорит досада. Мне всегда, еще девочкой, хотелось, чтобы ты мной восхищался, считал меня очаровательной, умной, самой-самой лучшей. А ты смотрел на меня с таким презрением — типа «да это всего лишь девчонка»!

— Тебя послушать, так я просто негодяй какой-то.

— Меня послушать, — парировала Мона, — так ты всем хорош, вот только любишь нос задирать!

— Откуда ты знаешь? Тебя ведь долго не было. Что, если я изменился?

— Может быть… — задумчиво откликнулась она. — Об этом я не думала. А ты изменился, Майкл? И в чем же? Влюбляешься без памяти и заводишь бурные романы?

— Может быть.

— Как интересно! И никто мне не рассказал! А с кем?

— Мне казалось, ты не любишь исповедей.

— Touché![7]— признала Мона. — Однако, кажется, ты пытаешься соблазнить меня сделкой: мои признания в обмен на твои. Но откуда мне знать, стоят ли того твои признания?.. Хм… мысль, конечно, соблазнительная. В тебе есть какая-то обаятельная загадочность, Майкл. Темноволосый незнакомец, суровый и молчаливый, этакий английский Гэри Купер. Знаешь что — а ведь, пожалуй, ты темная лошадка, Майкл Меррил. Как я раньше этого не замечала?

— Теперь заметила — и что же будешь делать дальше? — поинтересовался Майкл.

— Даже и придумать не могу, — насмешливо протянула Мона. — Но как интересно: по соседству со мной живет молчаливый, загадочный и, скажем без утайки, привлекательный мужчина, о котором я на самом деле ровно ничего не знаю. Может быть, попробовать с ним пофлиртовать?

— Твоя мать будет в восторге.

Мона расхохоталась.

— Майкл, ты действительно изменился! С тобой стало весело. Ладно, пойдем-ка вниз и посмотрим, что делают остальные. Должно быть, они сыграют только один роббер: генерал никогда не задерживается допоздна.

С этими словами она поднялась на ноги и начала поправлять платье. Майкл тоже встал, не сводя с нее глаз.

— Спасибо за интересную беседу, майор Меррил! — игриво бросила Мона.

А в следующий миг ахнула: Майкл шагнул к ней и сжал ее в объятиях.

— Майкл!.. — воскликнула она, но слова застыли у нее на устах, когда он накрыл ее губы своими.

Майкл целовал ее страстно, почти жестоко, прижимая к себе так, что она едва дышала. А через несколько мгновений так же резко отпустил.

Она стояла пораженная тем, что он сделал, прижав одну руку к груди, а другую к щеке.

— Майкл! — снова вскричала она.

— Разве не на это ты напрашивалась? — спросил он голосом жестким и непримиримым, как пощечина. — Кажется, ты хотела пофлиртовать со мной!

Мгновение она смотрела на него словно на сумасшедшего, а затем и щеки ее, и шея, и грудь в вырезе платья залились краской.

Судорожно вздохнув, она развернулась и почти бегом бросилась прочь из галереи.

В холл они вышли, не говоря ни слова. Мона шла впереди, гордо подняв голову; щеки ее пылали. Дойдя до подножия дубовой лестницы, она вдруг услышала, как во входную дверь постучали.

«Няня, должно быть, уже легла», — подумала она и, подойдя к двери, отодвинула тяжелый засов.

На пороге стоял молодой человек в форме ВВС.

— Доктор Хаулетт здесь? — спросил он.

— Да, — ответила Мона. — Вы хотите с ним поговорить?

— Он мне срочно нужен! — ответил незнакомец. — Мой сын ранен!

— Сейчас позову доктора, — ответила Мона. — Заходите.

— Вы, кажется, командир нашей летной эскадрильи? — услышала она голос Майкла у себя за спиной.

Через несколько секунд в холл выбежал доктор Хаулетт.

— Что случилось, Арчер? — спросил он. — Кто-то из ваших ребятишек заболел?

— Джерри порезался, — отвечал молодой летчик. — Он проснулся и попросил молока. Жена дала ему молока в стакане. Отвернулась всего на секунду, но он как-то умудрился разбить стакан и сильно порезался осколками. Нам не удается остановить кровь.

— Иду немедленно, — ответил доктор. — Слава богу, мой саквояж со мной в машине! В такое время, как сейчас, я никуда без него не выхожу.

И начал надевать пальто.

Повинуясь какому-то порыву, Мона открыла дверцу гардероба и достала оттуда старое твидовое пальто — одно из тех, что хранила там мать.