Мертвые из Верхнего Лога - Марьяна Романова

— Представь: я — пьяный солдат, который хочет отнять у тебя последнее… — С этими словами наставник надвигался на него, и Митя по инерции сконфуженно пятился. — Нет-нет, ты не отступать должен, а посмотреть на меня так, чтобы я сразу понял: если нарушу твои границы — умру.

Митенька честно тренировался, каждый день. Он подобрал где-то кусок угля, нарисовал на стене кособокую рожицу и смотрел на нее часами, стараясь, чтобы из глаз его струилась сама Тьма.

— Вера и намерение, — говорил Хунсаг, — невозможны без воли. Большинство из нас ломаются не на вере, а именно на воле. Воля — первооснова магии, хоть и не единственная ее составляющая. Коктейль «воля + интеллект» могут мир перевернуть. Я сделал одно странное наблюдение: среди людей, воля которых имеет весомую силу, мало интеллектуалов. Большинство известных мне интеллектуалов не могут преодолеть первый круг воли — круг еды. Даже не то чтобы не могут, просто не видят в этом смысла. Некоторые к самой категории воли относятся с необъяснимым снобизмом — наверное, в их картине мира совместимость интеллекта и воли — тоже редкое явление. Даже хрестоматийное схематичное разделение человека на «телесное» и «духовное» видится мне актом протеста интеллекта против воли. Играя одной волей, без включения интеллекта, можно обустроить себе уютный мирок — и это будет образцовое мещанское счастье. Интеллект тоже прекрасно существует вне воли — красиво рефлексирует, создает альтернативные миры, привлекает поклонников и слушателей. Первый круг воли — можно сказать, вступительный экзамен, — это тело. Тело необходимо поддерживать здоровой пищей и гармонично развивать. Оно должно быть гибким и послушным. Если взрослый человек не может даже подняться по лестнице без одышки, ни о какой магии намерения не может идти и речи. Если человек даже не умеет плавать, не способен обойтись день без пищи, не может сделать кувырок назад, встать на мостик, соединить руки за спиной, быстро освоить какие-то танцевальные движения, то ему следует отложить в сторону литературу о духовном поиске и заняться собой. Необходимо научиться слушать себя, управлять собою, воспринимать себя как часть целого, вводить себя в то или иное состояние. То есть освоить первый уровень, который почти в любом деле оказывается самым трудным и скучным.

Так в беседе и учебе проходили дни, недели. А ночи становились все холоднее, и вот однажды Хунсаг ушел утром со словами, что им надо найти дом. Вернулся он ближе к ночи, когда Митя уже едва не плакал от отчаяния.

— Идем, — сказал наставник. — Я все решил.

Митенька, конечно, заметил, что рукава его сорочки забрызганы кровью, но предпочел не спрашивать, в чем дело, хотя и подозревал худшее.

«Он спасает мне жизнь, причем бескорыстно, стало быть, не может быть злодеем, — еле слышно бормотал Митенька, плетясь за своим спасителем. — У него просто носом пошла кровь. Да, просто пошла кровь…»

Во флигельке, который они заняли, были не только печь с дровами, но и софа, и одеяла, и какая-то посуда, и даже подшивка журналов. Впервые за недели скитальчества Митенька уснул в мягкой постели, и впервые ему снились разноцветные сны в пастельных тонах. И впервые он проснулся с улыбкой, не сразу поняв, где находится.

Проснулся — и сразу встретил холодный взгляд Хунсага. Тот сидел на краешке софы и смотрел прямо на него.

Митенька неохотно стряхнул с себя остатки сна и рывком сел на кровати.

— Что-то случилось?

— Можно сказать и так, — помолчав, ответил Хунсаг. — Но сначала умойся, поешь.

Митя умыл лицо из ведра и под укоризненным взглядом наставника торопливо сгрыз яблоко, которое тот предложил. Хунсаг всегда говорил, что человек не должен есть быстро, как собака, если не хочет прийти к середине жизни насквозь прогнившим.

— Я решил, что теории с тебя хватит, — подождав, пока Митя допьет жидковатый несладкий чай, продолжил наставник. — Сегодня ты отправишься в город. Один.

— Что это значит? — растерялся Митенька, который после знакомства с Хунсагом почти не бывал на улицах. Учитель его настаивал, чтобы его юный друг и ученик много часов подряд тренировал «внутреннее зрение», а добывать хлеб и дрова — не его забота.

— То и значит. Я хочу, чтобы ты нашел того дворника… Как, говоришь, зовут ею?

— Никодим, — побледневшими губами ответил Митя. — Но…

— И слушать ничего не желаю! Ты найдешь дворника и заберешь то, что принадлежит тебе. Твои ботинки.

Митя занервничал — вскочил на ноги, запустил пятерню в волосы, сделал несколько порывистых шагов к окну, за которым моросил серый дождь.

— Так он мне их и отдаст… Хунсаг, это же безумие!

— А ты и должен быть немного безумцем, — невозмутимо ответил наставник. — Иначе у тебя никогда не получится прыгнуть выше общепринятых представлений о мире.

— Да он же меня прибьет… Не пойду! — Митя треснул кулаком о подоконник. — На смерть меня посылаешь. Не могу. Он выше меня на голову. И у него такие плечи, такие кулаки…

Хунсаг подошел почти вплотную, взял обеими руками за лацканы шинели и посмотрел прямо в глаза. У него был взгляд волка — Митеньке стало не по себе.

— Выбирай. Пойдешь — тебя, возможно, убьет он. Хотя я бы все-таки сделал ставку на тебя. А не пойдешь… — Он криво ухмыльнулся. — Не пойдешь, так тебя убью я. И тут уж у тебя, мой дорогой Дмитрий Ильич, нет никаких шансов.

Митенька плелся по городу, пиная камень носком ботинка. Новую обувь раздобыл для него самозваный ангел-хранитель, Хунсаг, который теперь отправил на верную смерть. Чем ближе юноша подходил к своему бывшему дому, тем более замедлялся его шаг. В конце концов Митя остановился вовсе и, задрав голову, тоскливо посмотрел на низкое, в рваных серых облаках небо. В животе словно гулко звонили церковные колокола, и от подступающего страха крутило кишки. Хотелось сначала завыть, как собака, а потом песьей же мелкой трусцой убежать за горизонт. Но мальчик прекрасно понимал, что без покровительства сильного Хунсага, без ежедневной еды, которую тот непонятно где и как добывает, без теплого флигелька долго ему не протянуть. И соврать не получится — как изголодавшийся хищник чует пульсацию чужой горячей крови, так Хунсаг чует вранье, каким бы тонким оно ни было. А значит, единственный выход — взять себя в руки и идти вперед. Может быть, ему повезет и дворника Никодима вовсе не окажется на месте.

Но дворник был во дворе, и Митя увидел его издалека. За те несколько месяцев, что они не виделись, Никодим сильно изменился — теперь на его круглощеком румяном лице не было ни усов, ни бороды, и носил он не старую телогрейку, а дурно сидящий кожаный пиджак. В руках его не было метлы, и вообще весь его вид говорил, что теперь он перешел в касту хозяев жизни и намерен получать от каждого прожитого дня удовольствие.

Митя какое-то время постоял поодаль, наблюдая за бывшим дворником. Тот стоял рядом с какой-то сомнительного вида барышней, которой было сильно велико нарядное белое платье. На ее плечи была наброшена куцая шубейка. «С чужого плеча, — с отвращением подумал Митенька. — Отняли у кого-то платье и отдали… этой, которая ни причесаться под него не умеет, ни голову наклонить ему под стать».