Счастливое Никогда. Уютное Нигде - Марина Бреннер

- Такие костры следует запалить по всему городу. Сжигать, беспощадно сжигать мусор, отходы, дохлых собак и прочую дрянь! Заразе не надо давать роста. Как ваши колени, кстати?

- Болят, шенна - зи... Костры жжем, пустующие дома очищены. Те, что разрушены совсем, начали разбирать... Но до зимы вряд ли успеем...

Меридит нахмурилась. Работы невпроворот, а лето коротко, как нитка у полоротой швеи! Людей не хватает, не крестьян же привлекать к этому - у них самих забот полон рот.

Разрушено Королевство, на славу разрушено! И это еще Брангдор несильно пострадал... другие сильнее. И власти нигде нет, разброд один. Некоторых Королевств уже и пепел ветер разметал. Андар, Низвенир, Окрехай...

Нет этих мест. Высокая трава, выжженые пустоши.

Она прикрыла глаза, запретив себе думать об этом. Не сейчас, не теперь. Возможно потом, когда - нибудь. Когда рана затянется и станет не так больно. 

- Хорошо. - кивнула девушка, чувствуя, как распирает обе груди сразу - Где Элиджар?

Пран указал наверх. Лимбрий был там - ловко перемещаясь по крыше, он осматривал ее.

"Кот."- хмыкнула про себя принцесса - "Вот хоть и человек, а кот! И глаза блестят..."

Оборотень вызывал у нее странные чувства. С одной стороны - что он ей? Просто тот, кто оказался рядом по своим , опять же, соображениям. Ему лучше было сейчас здесь, чем болтаться по лесам - свободу оборотень обожал, но за нее просили слишком большую цену. Он сам так решил - хватит.

" - Я уже не мальчик, - сказал как - то ночью - Да и время теперь неподходящее для прогулок, принцесса! Вот раньше, до войны другое дело: леса, полные дичи, откормленный скот, а сейчас... Мне лучше здесь, и потом - я тебе все еще должен, конфетка. Вот все придет в норму, тогда уйду.

Она скользнула взглядом по рельефной груди:

- Уйдешь?

Элиджар кивнул:

- Придется. Ты же не соглашаешься на Единение. Встанешь на ноги, подрастет Дениор...

- Ага, в приюте. "

Вот и лимбрий вызывал у нее странные чувства, и сын... Меридит гнала от себя мысли о том, что одного придется отпустить, а другого отдать. Постоянно твердя себе, что так будет лучше для всех, запирала на замок мечущуюся душу и окровавленное сердце.

Кто Элиджар для нее? Просто случайный помощник. Кто она для оборотня? Просто временное пристанище. Скоро зима, а зимы в этой части Мейрда ветреные, жестокие, малоснежные. Такие же выматывающие, как и жаркое лето.

И хоть холода не боится зверь, а все ж таки в тепле лучше, проще и удобнее. Пусть и в чужом доме, с чужой женщиной, с чужим ребенком.

И сын тоже... Крохотное, прожорливое, крикливое существо. Теплое и жадное. И беспомощное...

Что с того, что мягкие, детские волосы цвета угля, а глаза серо - голубые, как первые, весенние цветы аттиса? Что с того, что напоминает он о тех жестоких, полных боли ночах и мраморных днях...

Глупости. Ничего не напоминает! Ни о каких ночах. Он еще маленький и слабый! Бросить его - последнее в мире зверство.

- Ты что плачешь, Меридит? - тяжелая рука легла на плечи - Болит что - нибудь? Давай к Марте, хорошо? Тут без нас управятся. Да что ты плачешь - то?

Очень странно, что слезы. Наверное от дыма и ветра?

- Так, ничего. - она утерла слезы - Дениора кормить пора. Я пойду, наверное?

Элиджар кивнул:

- Сейчас поедем. Не ходи одна, я сейчас.

Домик старой знахарки недалеко и добираться недолго. Когда вернулись, мальчик еще спал, утонув в огромной бабкиной подушке. Когда вошли, Марта возилась у печки, помешивая что - то в огромном горшке. По избушке витали запахи вареного мяса и укропа.

- Спит малец! - протянула старуха, пробуя варево на вкус - Спит, как мишка в берлоге. Давайте, проходите быстрей. Сейчас поешьте, а потом кормить дите. Не будите пока!

Обед был простым, но вкусным. Может, потому что промотавшиеся весь день по холоду, настеганные ветром тела требовали пищи и отдыха? А может, настеганные души требовали тепла и заботы?

Не знаю я... Только, глотая ложку за ложкой деревенский гуляш - крупно нарезанный картофель, утопающий в крепком мясном бульоне, искрящемся блестками жира, пересыпанный крошками специй и луковыми кольцами, оживали они.

С каждой ложкой, с каждым куском мяса, с ломтем серого хлеба, глотком травяного чая, вливалась жизнь.

Новая, искрящаяся, весело несущаяся сверкающими рубиновыми потоками по упругим трубкам сосудов и вен, горячая и торжествующая победу. 

После обеда, когда Марта прилегла отдохнуть, замотав ноги толстой облысевшей меховой накидкой, помнящей ещё, наверное, былое великолепие Брангдора, а Меридит присела за шторой с Дениором на руках, снаружи послышался грохот подъезжающей телеги.

Вскоре, охающая и нещадно матерящаяся старуха в сопровождении двух приехавших за ней сельчан, вынуждена была отбыть - у дальней родственницы в одной из деревень начались тяжелые роды.

- Скоро обернусь! - заявила знахарка, заматываясь в теплый платок - Деревня близько, не задержусь. Разрешу бабу, да назад. Не ссорьтесь тут.

С чего бы им ссориться? Ссорятся влюбленные. Меридит и Элиджар не такие. Они даже и не пара.

...Меридит уже домывала посуду, прислушиваясь к мерному сопению и причмокиванию Дениора, положенного все в ту же огромную корзину и закутанного в одеяльце.

Уютно потрескивала печь - к ночи захолодало. Где - то скребнулась мышь, муркнул кот... Хрясть! - это во дворе Элиджар расколол последнее полено надвое.

- Уютное нигде, - пробормотала девушка вертящуюся в голове строчку из давно забытого стишка - Счастливое никогда, твою мать.

...Он вошел в дом с охапкой колотых поленьев, сильный, сверкающий, пропахший свежим холодным ветром и раненым деревом.

Девушка подняла взгляд от грубого куска ткани, которым терла покрасневшие руки, она всегда так их моет - жестко и долго, как будто желая снять кожу с пальцев и ладоней. Из за этого руки у Меридит, принцессы - шлюшки - бродяжки постоянно красные и потрескавшиеся.

- Элиджар... - хрипнула она голосом, чувствуя, как горит между ног, словно там натерли красным перцем - А ты... ты...

Лимбрий бросил к печке напиленные дрова. 

Он сузил зрачки, серебряными нитями разрезавшие темные глаза. Хищно усмехнулся, обнажив ряд острых снежных клыков, небольших и ровных и вытер руки полотенцем, выхваченным у почему - то ошалевшей Меридит.

- Ты пахнешь едой и желанием, лесная прелесть... - рычание зверя, ничего человеческого. Страсть, жар слов. Может, даже и похоть. - Скажи мне, когда ты вот так вот на меня смотришь... у тебя между ног ВЛАЖНО И ГОРЯЧО? Ведь так? Груди болят, а соски сжимает и покалывает? Я угадал?