Небесный Сион - Ольга Крючкова

Беатрисса всмотрелась…

– О, боже!!! – в отчаяние воскликнула она. – Неужто мертвец?!

– Возможно. – Холодно отчеканила Изабелла, ещё раз перекрестилась и решительно направилась к кустам. – Наш долг помочь этому человеку, если он ещё жив. А, если нет, значит сообщить прево[30].

Сестра Изабелла подошла к кустам и раздвинула их…

– Что там?.. – объятая страхом, поинтересовалась молодая монахиня.

– Мужчина… Убит… Рана в груди… Упокой Господь его душу… Даже одежду не побрезговали взять… Лежит в одном исподнем… – сказала она и уже хотела вернуться к повозке, как услышала детский плач.

Монахиня позвала:

– Кто там?.. Не бойся меня… Выходи… Я не причиню тебе вреда…

Раздалось шуршание веток. И, когда они раздвинулись, монахини увидели мальчика лет семи, облачённого в грязную ночную сорочку. Волосы его, прекрасного каштанового цвета были всклокочены, из них торчали сухие травинки; лицо заплакано. Он невольно протянул руки к пожилой монахине и едва слышно произнёс:

– Сударыня… помогите… – и тут же упал без сил.

Монахини бросились к ребёнку.

– Бедняжка! Ах, бедняжка… – причитала сестра Беатрисса. – Неверное, он был с убитым… Возможно, мальчик его сын.

Сестра Изабелла часто помогала в госпитале, открытом несколько лет назад настоятельницей при монастыре. Настоятельнице давно хотелось исцелять страждущих не только духовно, но и физически. Изабелла одна из первых вызвалась пользовать увечных, простуженных, золотушных и т. д. И даже преуспела в этом благородном деле. Но в итоге настоятельница решила, что незаурядные способности Изабеллы, а она была женщиной грамотной и хваткой, потому как происходила из купеческой семьи, следует использовать во блага монастыря по-иному. И сестра Изабелла стала заведовать закупкой провизии в Валансе и Монтелимаре.

Теперь же ей представилась возможность применить свои знания и умения, полученные в госпитале. Монахиня начала тщательно осматривать мальчика.

– Мальчик, по всему видно, – из состоятельной семьи. Кожа у него нежная, хоть и в ссадинах… Босиком он не ходил никогда… – она указала Беатриссе на ноги найдёныша. – Сорочка дорогая… Никаких повреждений нет… А это что такое? – она обратила внимание на цепочку, висевшую на шее мальчика. Монахиня потянула за неё, в надежде, что увидит медальон, который польёт свет на происхождение ребёнка.

К вящему удивлению перед её взором предстал розовый камень необычайной красоты. Из груди Беатриссы невольно вырвался возглас восхищения.

– Мальчика будут непременно искать. Такие украшения носят только дети знатных сеньоров. – Заключила сестра Изабелла. – Возьмём его с собой, а по приезде всё расскажем аббатисе. Уж она-то непременно поступит и по-христиански, и по законам Прованса.

Монахини подхватили мальчика – одна за ноги, другая – за плечи, отнесли к повозке и аккуратно на неё положили.

Сестра Изабелла перевела дух и поправила сбившийся чёрный апостольник[31].

– Надобно бы его чем-нибудь прикрыть, – сказала она. Но, увы, под рукой ничего подходящего не оказалось. Вчера утром, когда монахини покидали святую обитель, дабы направится в Валанс, стоял тёплый погожий день, и потому они не прихватили с собой плащей.

Беатрисса не растерялась, она развязала один из мешков, высыпала его содержимое в повозку, прикрыла мешком мальчика и расположилась рядом с ним.

Сестра Изабелла также взобралась на повозку, взяла вожжи и скомандовала першерону:

– Н-н-о-о!!!

Рыжая лошадка тряхнула головой, фыркнула и послушно тронулась с места.

* * *

Колокола Монтелимара и близ лежащей святой обители босоногих кармелиток слаженно вызванивали нону[32], когда монахини миновали центральные монастырские ворота, и повозка остановилась около коновязи внутреннего двора.

Изабелла спешилась.

– Сиди здесь! – приказала она Беатриссе, строго-настрого запретив покидать повозку. – Никому ничего не говори, покуда я не доложу обо всём матери-настоятельнице.

Не успела Изабелла скрыться в здании монастыря, как во дворе появилась стайка воспитанниц, вооружённых мётлами. Их возглавляла пожилая монахиня. Несмотря на своё высокое происхождение, воспитанницам вменялись в обязанности хозяйственные работы на благо обители.

Беатрисса, повинуясь приказу старшей сестры, осталась в повозке подле мальчика. Тот едва ли пришёл в сознание, находясь в полузабытьи.

Изабелла быстрым шагом, запыхавшись, достигла восточного крыла, в котором располагался кабинет и апартаменты аббатисы.

Она на какой-то момент застыла перед дверью, ведущей в кабинет, собралась с мыслями, ещё раз припоминая все подробности, при которых был найден полуобнажённый труп молодого мужчины и – слава Всевышнему – живой мальчик.

Изабелла постучала в дверь. Её отворила молодая прислужница.

– Сестра Изабелла, я рада видеть вас в добром здравии. – Коротко заметила она. – Я тотчас доложу матери-настоятельнице о вашем приезде…

Изабелла вошла в крошечную приёмную, предназначенную для ожидания. Вдоль стен стояли простые деревянные скамьи, ибо устав босоногих кармелиток запрещал монахиням владеть предметами роскоши.

Ожидание продлилось недолго, но Изабелле показалось, что целую вечность. Наконец она предстала пред настоятельницей.

Констанция де Лаваль, кузина Жанны де Лаваль, жены Рене Доброго, вот уже несколько лет возглавляла обитель. Недавно ей минуло тридцать пять лет, она ещё не потеряла своей прежней красоты и стати, которые не принесли ей счастья, а лишь разочарование в мирской жизни.

Констанция постриглась в монахини почти десять лет назад и не без покровительства Рене Доброго, герцога Провансальского, заняла столь почётный и ответственный пост.

Вот уже три года Констанция де Лаваль возглавляла святую обитель, умело преумножая доходы монастыря, проповедуя благочестивость, милосердие и аскетичность. Она активно помогала детским приютам, госпиталю, странноприимному дому, и даже не чуралась общаться с женщинами лёгкого поведения, если те решили покончить со своим грязным ремеслом и встать на путь истиной веры.

Хотя идея аскетичности, которую предусматривал устав ордена босоногих кармелиток, всё более утрачивала свою актуальность, настоятельница старалась не уподобляться ни францисканцам, излишне погрязшим в роскоши; ни цистерианцам, склонным к чревоугодию, ни августинцам, презревшим заповеди святого Августина; ни клариссинкам, кои свои обители всё чаще превращали в вертепы разврата[33].