Райский уголок - Нина Стиббе

не для поступления в университет. И она еще раз спросила, что это означает.

– Ну, – пришлось продолжить, потому что мать ждала ответа, – я не буду изучать Шекспира, зато буду изучать гораздо более актуальные современные предметы.

И тут она взвыла, реально как в мультике.

– Ты не можешь НЕ ИЗУЧАТЬ Шекспира! – голосила она. – Ты знаешь Гамлета вдоль и поперек, ты видела настоящую Двенадцатую, мать ее, ночь, где я в чулках играла Мальволио.

– Да, знаю, – попыталась я успокоить ее. – Но давай поговорим об этом позже.

– Ты назвала свою первую морскую свинку Королевой Маб.

– Вовсе нет, – возразила я. – Это ты ее так назвала, а я звала ее Рози.

– «Но тише, что за свет блеснул в окне…»[16] – произнесла она, в упор глядя на меня. – Лиззи! Но тише, что за, мать его, свет блеснул в окне?

– «Это восток, а запад в нем – Джульетта»? – предприняла я попытку.

– «Джульетта – это СОЛНЦЕ!»

Сестры в нетерпении ждали развития событий. Миранда хихикала, но внезапно в дверях появился Хозяин и возгласил:

– «Встань, солнце ясное, убей луну-завистницу».

И, прежде чем вы успели бы проговорить «Бегите, будто вас преследует медведь»[17] (и прежде чем я успела предупредить мать о «гарантийном письме», которое она якобы отправила), я уже неслась в школу со скоростью прачечного фургона под продолжающиеся гневные тирады.

– Мне такое совершенно не нужно, Лиззи, да еще когда я пытаюсь отучить Дэнни от груди. – И мама ткнула себя в грудину.

И вот мы уже стоим в кабинете мисс Питт. Мама – с Дэнни в слинге у нее на бедре. Я – в форме и шапочке медицинской сестры. Питт, сидящая в кресле, выглядела абсолютно спокойной в сравнении с моей мамой в джинсовом комбинезоне, у которой вдобавок, успела я заметить, в районе груди расплывались мокрые пятнышки размером с монету. В комнате воняло ячменным кофе, но мамин запах (табачный дым и духи Je Reviens) побеждал.

– Я желаю объяснений, – начала мама. – Лиззи – блестящая ученица.

Прозвучало убедительно, хотя она вся трепетала.

– В нашей семье чтят Шекспира, Лиззи видела «Сон в летнюю ночь» на сцене «Викстид Парка» с Джоссом Эклендом и Ронни Корбеттом.

– Это достойно всяческого одобрения, миссис Вогел, но Лиззи крайне нерегулярно посещает школу, и это основная причина.

– Ну так она будет посещать, прямо с этого момента. – И мама обернулась ко мне: – Правда, Лиззи?

– Да, – пообещала я.

– И давайте посмотрим, до летних каникул.

– Да, – поддакнула я.

– У меня такое ощущение, что мы об этом уже договаривались, – сказала мисс Питт. – Но поскольку для вас этот момент, похоже, очень важен, я не стану принимать поспешных решений.

Мать как безумная гнала машину к дому, не прекращая орать на меня. Ей так требовалось проораться, что она забыла оставить меня в школе.

– Современная альтернатива Шекспиру! Нет, Лиззи, ты не будешь изучать никакие долбаные альтернативы! – Она врезала ладонями по рулю. – Почему ты все продолбала? Я так доверяла тебе, я тебе верила – почему ты так поступила?

Я хотела сказать, что ничего не продолбала. Хотела напомнить, что школа – это чистый ад, настоящая банка с пауками, я еле уцелела там, какое уж образование в такой атмосфере, и прогуливала я потому, что ходила на РАБОТУ, зарабатывала деньги на кофе и шампунь и прочие мелочи, которые мы не могли себе позволить, потому что это она облажалась. Ее выперли из дорогого пансиона за скандалы с заведующей, сексуальные похождения с городскими парнями и – в качестве последней капли – швыряние фруктов из окна дормитория (подобное отношение к еде в 1950-е приравнивалось к преступлению, чуть менее тяжкому, чем убийство). Учись она старательнее и добейся блестящих результатов, она могла бы претендовать на поступление в университет – как ее братья, – вместо того чтобы искать себе партию, будто она племенная кобыла.

Некоторое время мы в молчании петляли по проселкам между школой и «Райским уголком», и я напряженно обдумывала, каким образом я очутилась в той точке, откуда, возможно, начнется мое падение.

Впервые я расхотела ходить в школу, когда родился Дэнни. Внезапно школа показалась смешной и бессмысленной затеей, сводившейся к тому, чтобы крутить с парнями да сраться из-за футбола, тогда как можно было сидеть дома с прелестным малышом, которому нужна каждая секунда твоей жизни и каждая унция тебя самой, изо дня в день, а еще иногда он сбрасывает одеяльце и пяточки у него мерзнут, а порой он икает так сильно, что срыгивает молоко. И я начала прогуливать школу, чтобы посидеть с Дэнни, отчасти чтобы заботиться о нем, но в основном потому, что все остальное казалось мне теперь глупым.

Мама ничего не замечала – так могла бы вести себя бездетная мать, – потому что, наверное, удобно иметь под рукой помощника. Дэнни проснется, а я тут как тут: «Я подойду».

Я быстро стала специалистом по уходу за младенцами. Научилась курить, не вынимая сигарету изо рта, когда меняла подгузники Дэнни, – как мама, когда занималась йогой.

– Да ты просто герой, Лиззи, – говорила мама, когда я самостоятельно купала Дэнни, переодевала его и вручала ему сухарик. И так оно и было. Это была важная работа, и я чувствовала себя нужной.

А потом, когда мама вышла на работу и уезжала в своем фургоне в семь утра с термосом кофе, упаковкой хрустящих хлебцев и Дэнни в люльке, а остальные уползали в школу и в доме становилось пусто и тепло, я делала себе тосты, и ломтики хлеба надо было непрерывно переворачивать, чтобы поджарить со всех сторон. А потом мазала тосты маргарином и тоненьким слоем лаймового джема.

В первое утро, оставшись дома одна, я сожрала целую буханку хлеба для тостов, и пришлось обшарить все углы и карманы в доме в поисках мелочи, чтобы купить хлеб. Я знала, что соседка из дома напротив, миссис Гудчайлд (бывшая мамина подружка, которая однажды увидела, как мама писает в раковину), может заметить мои манипуляции в кухне, поэтому не включала свет и передвигалась согнувшись. И так я прогуляла целую неделю.

Одиночество оказалось поразительным новым опытом после пятнадцати лет толкотни и тесноты, а тишина – просто волшебной роскошью. Не могу сказать, что мне это так уж нравилось, – мне было одиноко, я не привыкла к тишине, – но школа была хуже, и чем дольше я прогуливала, тем труднее было вернуться туда.

В конце первой рабочей недели мама решила, что все же не в состоянии вернуться к прежней деятельности, и, прогуливаясь перед домом с люлькой в руках, сообщила, что покончила с прачечной «Подснежник», поскольку они