Край - Виктор Строгальщиков

— Да вроде никого, — сказал сержант.

— Всё равно боевые заплатят, — уверенно предположил Потехин.

— Ага, конечно, — ехидно молвил Коновалов.

— Заплатят, заплатят, — сказал Потехин. — Раненые были, когда «пешку» кокнули? Были раненые. Значит, должны заплатить.

— Ну, если так, — усмехнулся сержант, — то больше нам и воевать не надо. Ты дом запомнил?

— Ну… А давай из «эрпэгэ» туда?..

— Далеко, — сказал Коновалов. — Ну-ка, Храмов, встань на вышке! — крикнул он, выворачивая шею. — Давай вставай, боец!

— А не пошёл бы ты… — ответил невидимый Храмов.

— Ну и лежи там! — посоветовал Потехин. — О, блин! — воскликнул он, узревши Лузгина. — Василич, а жратва-то наша!

— Жратва? — переспросил Лузгин, слегка распрямляя колени. Сколько же длилась вся эта пальба со стрельбой? Минуты три, ну пять, никак не больше. — Я думаю, нормально со жратвой. Сейчас посмотрим.

Сержант Коновалов уже стоял во весь рост и смотрел Лузгину в подбородок. Лузгин тоже распрямился и стал отряхивать с ладоней налипшую глину. Он понимал: Коновалов решает, что же делать с этим старым докучливым дядькой. Но едва ли сержант сейчас отправит его в деревню. А может быть, и не пошлёт вообще, ведь оттуда стреляли, оттуда, и не просто так стреляли, а били нагло, посереди бела дня, хотели убить всех наших на дороге: Коновалова, и двух солдат с лопатами, и ещё Храмова на вышке. Ребятам просто повезло, и за этим что-нибудь последует, не может быть, чтобы всё сошло с рук деревенским. «Идиоты, глядь», — сказал Лузгин, не сознавая, что матерится.

— Значит, так, — вздохнул уставший от раздумий Коновалов. — Идите с Потехиным и… ну, там доваривайте. Когда придут из деревни, я вас отправлю вместе с ними.

— Должны прийти? — удивился Лузгин.

— Должны, — кивнул сержант.

— А то мы, глядь, гранатомётом позовём, — добавил снайпер.

— Отставить мат, Потехин, — недовольно скомандовал Коновалов.

В кухонном отсеке было дымно, труба от печки валялась на земле.

— Попал… зараза! — чуть ли не с восторгом удивился Потехин и стал прилаживать трубу на место, отворачивая в сторону от дыма сморщенное юное лицо.

— Слышь, а, Потехин, — спросил Лузгин, роясь в сигаретной пачке корявыми пальцами, — боевые-то намного больше полевых?

— В три раза больше, — доложил Потехин.

— Вот же блядство, — произнёс Лузгин, и никаким другим словом нельзя было точнее выразить отношение нормального человека к ненормальности армейского устройства. — Значит, если не ранили и не убили…

— Так трудно ж доказать. — Потехин говорил, как будто извинялся. — А вдруг мы сами весь боезапас порасст-реляли? По «бэтэрам» ведь тоже могли сами лупануть, — ну, чтоб на краске видно было.

— Идиотизм, — вздохнул Лузгин. — Сними-ка крышку, надо поглядеть… Кого там наш сержант разносит? — спросил он, прислушавшись.

— Да Шевкунова, блин, — сказал Потехин, улыбаясь. Он держал крышку в отставленной левой руке и шевелил ноздрями, принюхиваясь к пару над кастрюлей. — Он по расчёту должен в «бэтэр» прыгать, в капонир, он же наводчик, должен башню разворачивать, а он забздел через дорогу, ну, Коновалов его дрючит…

— Так прокопали бы, — махнул рукой Лузгин, — какой-нибудь подземный ход!

— Вы чё, Василич! — изумился взрослой глупости Потехин. — Мы же не шахтёры, ё-моё… Ну чё тут? — спросил солдат, кивая на кастрюлю.

Лузгин взглянул и уселся на знакомый ящик.

— Ещё часок потушится, потом будем картошку загружать. Ты вот что, Потехин, — предложил он как бы между прочим, — если тебе куда надо, ты сходи, а я тут подежурю. — Это место, у кастрюли, представлялось Лузгину самым безопасным, и вовсе не в смысле обстрела, просто здесь он ощущал себя при деле и ему казалось, что отсюда его теперь уже не выгонит Коновалов.

— Да мы в футбол хотели, — сказал Потехин, озираясь, — так, блин, сержант сейчас не разрешит. — Потехин выглянул в центральный ход траншеи, потоптался на углу, сказал: — Ну ладно, я сейчас, — и быстренько исчез за поворотом.

Надо было бы засунуть в печку новое полено, но Лузгин определил на слух, что в кастрюле варочный процесс развивается нормально, а ежели резко добавить огня, то начнёт пригорать, и он решил подкочегарить печку щепками. Поставил полено на попа, взял лежавший на полке по-техинский штык-нож, приладил его остриём на краешек полена и сильно стукнул сверху поварёшкой.

— Да вон топор стоит, Владим Василич, — раздался с неба голос Храмова. Лузгин приподнял голову и помахал штыком фигуре караульного на вышке. Лицо Храмова было в тени от навеса, но по обозначившимся скулам часового Лузгин догадался, что над ним потихоньку смеются.

— Как штанишки, Храмов? — спросил он, прикладывая снова остриё. — Если что, могу сносить в деревню постирать.

— А сейчас сами заберут, — ответил Храмов, и Лузгин услышал лязг передёрнутого автоматного затвора. — Командир-ир! — закричал Храмов. — К нам из деревни делегация.

Лузгин вскочил на ящик и выглянул над бруствером. По дороге от деревни к блокпосту шли люди плотной тёмной кучкой, и первый что-то вёз на низкой громыхающей тележке.

Пулемёт, похожий на автомат Калашникова, только с длинным стволом, круглой патронной коробкой и двумя короткими сошками для упора, лежал на тележке. Возле стояли Дякин и Махит, а позади них те двое, из самообороны, и ещё четыре деревенских мужика с хмурыми серыми лицами. Сержант Коновалов стоял к ним лицом без оружия, сунув руки в карманы хэбэшных штанов, но по бокам от него два солдата держали автоматы у пояса на изготовку и озирались по сторонам, словно ждали кого-то ещё.

— Ну, — сказал Коновалов. — Ну и хули?

Славка Дякин оглянулся на Махита, но тот молча смотрел на сержанта, сложивши руки на причинном месте, как футболист в момент пробития штрафного. Лузгин глядел в лицо Махиту до тех пор, пока тот не почувствовал взгляд и не встретился с Лузгиным глазами. Что же вы, дурни, наделали, думал Лузгин, и как теперь всё это расхлёбывать будете?

— Вот, — Дякин ладонью указал на пулемёт. — Стреляли из него.

— Да ну! — с издёвкой сказал Коновалов. — И кто стрелял?

— Алдабергенов, — произнёс Махит, переводя холодный взгляд на Коновалова.

— Он пьяный был, — добавил Дякин.

— Кто-кто стрелял? — Коновалов вынул руки из карманов. — Узун стрелял? Вы что, ребята… Алдабергенов в нас стрелял?

— Он был пьян, — сказал ровно Махит.

— Всё равно не поверю, — с угрозой в голосе произнёс Коновалов. — Он живой или мёртвый?

— Мёртвый он, — ответил Дякин.

— Да сами же его и шлёпнули, наверно, — сказал солдат, слева от Коновалова. — Один нормальный человек был среди вас, уродов, вот вы его и кончили.