Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик

Он рассмеялся и сказал:

– Нет. Не совсем.

– А летом я смогу как-нибудь послушать, как ты играешь? Я заплачу пять долларов.

– Ну, не уверен, что это такая уж хорошая идея. Родителям явно покажется нелепым, если ты будешь просто сидеть там, где я занимаюсь, и глазеть на меня. И вообще, в конце месяца я уезжаю в Иран навестить родственников и продолжить с дедушкой занятия музыкой. Так что меня здесь не будет. – Он явно пошел на попятный, возможно, потому что нашел мое объяснение несколько странным.

– Ну, тогда ладно. До встречи в новом учебном году. – Я протянул ему конверт, который собственноручно подписал: «ЗА ИСТИННУЮ ДЕМОКРАТИЮ В ИРАНЕ!» Я уговорил Линду пожертвовать пятьсот баксов для получения налоговой льготы. Льготы нужны были ей для бизнеса, и она всегда была готова подкупить меня / успокоить свою нечистую совесть вечно отсутствующей мамаши. Чек был внутри, но я не хотел, чтобы Бабак при мне открывал конверт, и поэтому просто сказал: – Это на потом. Надеюсь, что в следующем году мне удастся послушать, как ты играешь. Желаю приятно провести время за границей!

И вот, увидев его в актовом зале в начале этого, последнего для нас, учебного года, я обнаружил, что он стал еще выше и увереннее в себе. Бабак улыбнулся и произнес:

– Я рассказал бабушке о тебе и твоем пожертвовании. Она сделала для тебя тасбих. Это такие персидские четки. Но некоторые люди используют их как бусы для снятия напряжения. Вот возьми. – Он протянул мне длинную нитку красно-коричневых деревянных бус с кисточкой на конце.

– Спасибо, – ответил я и повесил бусы на шею.

Он улыбнулся и неожиданно заявил:

– Тебе больше не надо платить, чтобы послушать, как я играю. Можешь слушать бесплатно. Дедушка говорит, что музыка – это тот дар, которым ты делишься с остальными, когда можешь. Я рассказал ему о тебе и о пожертвовании. А он ответил, что я не должен брать с тебя денег. Так я и сделаю.

Я кивнул и занял свое обычное место в заднем ряду.

Бабак исполнял свою музыку.

Я не представлял, что такое возможно, но сейчас он играл даже лучше – еще волшебнее, – чем в прошлом году.

Я закрыл глаза, заслушался и, казалось, перестал существовать.

Скрипка Бабака – одна из немногих вещей, от которых становится легче жить, а поскольку я уже настроился пристрелить Ашера Била, а затем покончить с собой, то сейчас мне не хочется рисковать и слушать, как играет Бабак. Я боюсь, его музыка может соблазнить меня пожить хотя бы еще один день, что уже неоднократно случалось со мной раньше.

Поэтому я вхожу в актовый зал и прямо с порога говорю:

– Бабак, сегодня я не буду слушать, как ты играешь.

– Что? – На его лице появляется выражение притворного ужаса. Бабак вырядился в темные джинсы, клетчатые кеды, футболку а-ля «Гарольд и Кумар» – и я сразу обращаю внимание, насколько же он изменился, американизировался, что ли, хотя и по-прежнему разительно отличается от большинства наших учеников. – Интересно, и с чего это ты вдруг решил нарушить традицию?

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, я достаю из рюкзака подарок – конверт, обернутый розовой бумагой, – и говорю:

– Это тебе.

Мой голос гулко разносится по пустому огромному залу.

Он заглядывает мне в глаза и спрашивает:

– Что здесь?

– Я просто хочу, чтобы ты знал: я действительно наслаждаюсь твоей игрой на скрипке, и во время большой перемены твоя музыка позволяла мне забыть обо всем, – ну, скажем так: ты даже не представляешь, как часто она спасала меня последние несколько лет. И помогала мне пережить самые тяжелые дни. Ты действительно одаренный музыкант. Надеюсь, ты никогда не расстанешься со своей скрипкой. И в знак своей благодарности я хочу кое-что тебе дать, чтобы ты знал: я ценю твое искусство даже больше, чем ты думаешь. Со стороны может показаться, будто я просто сижу себе и кемарю на заднем ряду, но это не так – твоя музыка дает мне нечто такое, что заставляет с нетерпением ждать завтрашний день, она для меня как верный друг. Возможно, лучший друг во всей нашей школе. И я хочу сказать тебе спасибо.

Я чувствую, что слезы уже на подходе, а потому поспешно опускаю глаза и протягиваю Бабаку розовый прямоугольник.

Он берет конверт и спрашивает:

– Леонард, а почему ты это говоришь мне именно сегодня?

– Просто хотелось отдать тебе это. Подарок от меня.

– А почему он завернут в розовую бумагу?

– Цвет на самом деле не имеет значения.

– Похоже, я чего-то не догоняю, да? – спрашивает он.

Я, типа, втайне надеюсь, что он догадается о моем дне рождения, хотя откуда ему знать. И все же меня будоражит мысль о том, что он может догадаться.

Он срывает обертку, открывает конверт, смотрит на чек, который я выписал на дело установления истинной демократии в Иране, и говорит:

– Ты что, прикалываешься?

– Что? Нет. Это чек для поддержки борцов за свободу в твоей стране.

– Неужели ты и вправду рассчитываешь, будто я поверю, что он настоящий?

– Это деньги из моего фонда на колледж. Я не собираюсь поступать в колледж. Не собираюсь даже сдавать отборочный тест.

– И не стыдно тебе валять дурака?! Ты хоть представляешь себе, каково живется сейчас в Иране? Им не до шуток, Леонард. И вообще, есть такие вещи, с которыми не шутят.

– Я знаю. Чек настоящий. Ей-богу! Можешь его проверить. И все сам увидишь. Надеюсь, деньги помогут делу борьбы за демократию. Это мой денежный фонд на обучение в колледже. Бабушка с дедушкой оставили мне кучу денег.

– Что с тобой не так?

– А я думал, ты обрадуешься.

Он вздыхает и задумчиво ерошит волосы, которые сегодня свободно падают на плечи.

– Послушай, я ценю то, что в десятом классе ты не дал меня в обиду, и ценю твою… поддержку. Насколько я понимаю, ты немного не того. Ты всегда сам по себе и вообще. Я не против, дело твое. Но я никогда тебе ничего такого не делал – никаких подлянок, – и тем не менее ты входишь сюда и оскорбляешь меня своим липовым чеком с шестизначной цифрой. Мои бабушка с дедушкой пережили такое… Ты даже представить себе не можешь, как туго пришлось моей семье, и знаешь что… – говорит он, убирая скрипку, – я не думаю, что буду сегодня играть. И я не думаю, что хочу, чтобы ты продолжал приходить меня слушать. То, что ты сидишь на заднем ряду – просто сидишь здесь каждый день, – начинает меня здорово доставать.

– Чек настоящий, – твержу я свое.

– Хватит, Леонард!

– Я серьезно, блин! Чек настоящий! Ты ведешь себя как форменный кретин. Сходи прямо сейчас в банк – и сам поймешь, какой ты кретин.