10 мифов об СССР - Александр Бузгалин

Недооценка трудностей освоения капиталовложений, овладения новой техникой, неполное использование мощностей как новых, так и старых предприятий из-за нехватки сырья и конструкционных материалов – все это привело к падению фондоотдачи, особенно в 1931 и 1932 гг.[100], предопределило невыполнение плановых заданий по росту производительности труда. При плане прироста производительности труда на 110 % за пятилетку фактически она выросла на 41 % в годовой выработке и на 61,1 % – в часовой (разница объясняется тем, что в связи с переходом на 7-часовой рабочий день средняя продолжительность рабочего дня сократилась за первую пятилетку с 7,6 до 6,98 часа)[101].

Такой просчет с определением реальных возможностей роста производительности труда привел к тому, что для выполнения заданий пятилетки по объему производства пришлось привлекать в промышленные отрасли значительно больше рабочей силы, чем первоначально предполагалось. По плану численность рабочих в промышленности должна была возрасти за пятилетку на 33 %[102]. На самом же деле она возросла с 3,1 млн человек в 1928 г. до 6,0 млн человек в 1932 г., т. е. почти вдвое[103]. Особенно значительным был сверхплановый приток работников в строительство и лесное хозяйство: по плану численность работников в этих отраслях должна была возрасти на 45 % за пятилетку, фактически же выросла в 4,3 раза[104].

Такой рост рядов рабочего класса покрывался в основном притоком из деревни. При общем приросте числа рабочих и служащих за пятилетку 12,6 млн человек, 8,6 млн человек из них, или 68,2 %, пришли из деревни[105]. Приток крестьянства в ряды рабочего класса по отношению к среднегодовой численности рабочих и служащих составлял 13–18 %[106]. В результате доля рабочих со стажем до года в общей их численности составила: в 1927–1929 гг. – 11–12 %; в 1930 г. – 23,5; в 1931 г. – 27,6 %; со стажем до 3 лет: в 1929 г. – 31,5 %; в 1932 г. – 56,4 %[107]. Если учесть, что даже до первой пятилетки значительная часть рабочих сохраняла связь с деревней, а около 20 % из них в 1926–1929 гг. имели в деревне землю, станет ясно, насколько усилился вес крестьянских элементов в рабочем классе.

Следует отметить, что столь бурный рост спроса на рабочую силу предопределил успешность введения 7-часового рабочего дня и досрочного (по сравнению с пятилетним планом) решения задачи ликвидации безработицы. Уже в 1930 г. повсеместно ощущалась нехватка рабочей силы.

На 1 сентября 1930 г. биржи труда не могли удовлетворить заявок народного хозяйства на 1 млн 67 тыс. рабочих мест. 9 октября 1930 г. Наркомтруд СССР принял решение о посылке 140 тыс. безработных, еще зарегистрированных на биржах труда, на работу и о прекращении выдачи пособий[108].

Однако столь массовое разбавление рабочего класса крестьянством имело и отрицательные стороны. Падала трудовая дисциплина, и были введены чрезвычайные меры: руководители предприятий получили право оперативно наказывать нарушителей дисциплины – штрафовать, переводить на другую работу, увольнять и т. д.[109]

Ситуация с рабочей силой, как и обстановка борьбы за высокие темпы любой ценой, нередко вела к понижению качества продукции. Как отмечалось на XVI съезде ВКП (б), брак, простои и прогулы по одной только ленинградской промышленности привели в 1929 г. к потере около 300 млн руб.[110]

Негативные тенденции, связанные с чересчур быстрым ростом численности рабочих, перерасходом капиталовложений, медленным увеличением производительности труда, не могли не сказаться на величине заработной платы. Немалое влияние на динамику реальных доходов оказывало и положение в сельском хозяйстве. Однако снижение реальных доходов сопровождалось быстрым ростом номинальной заработной платы при одновременном росте цен на предметы потребления[111]. Характерным для этих процессов было то, что динамика цен отрывалась от движения себестоимости продукции, а динамика заработной платы – от изменений в производительности труда (см. табл. 1).

Таблица 1

Соотношение ежегодного роста производительности труда и заработной платы в промышленности (в% к предыдущему году)

Такое соотношение производительности труда и зарплаты в свою очередь повлияло на рост себестоимости продукции. Рост среднегодовой зарплаты перекрыл плановые наметки пятилетки, составив в 1932 г. 144,1 % к плану (в промышленности – 123,9 %), она увеличилась с 1928 по 1932 г. на 103,6 %, т. е. более чем вдвое[112]. По первому пятилетнему плану себестоимость промышленной продукции должна была сократиться на 35 %, оптовые цены по группе «А» – на 21,1, по группе «Б» – на 12,6 %. Фактически же уровень себестоимости при некоторых колебаниях почти не изменился, цены в группе «А» снизились на 0,4 %, а в группе «Б» возросли на 112,9 %. Некоторый рост (хотя и небольшой) себестоимости промышленных изделий привел к сокращению прибылей промышленности, а в 1931–1932 гг. – к ее убыточности.

В результате финансирование капиталовложений уже не могло основываться на собственных накоплениях промышленности. Тем более что прибыли хозрасчетных предприятий стали почти полностью изыматься бюджетом и государственной банковской системой. Положение о трестах 1927 года увеличивало хозрасчетную самостоятельность предприятий и трестов, сокращало общий размер изъятий из прибыли, оставляя в их руках специальный капитал расширения, часть которого мобилизовалась банковской системой. Законы же 1929 и 1930 гг. последовательно сокращают долю прибыли, остающуюся у предприятия. Если в 1929 г. это делается еще довольно осторожно и изъятия из прибыли не достигают даже величины, характерной для 1923–1927 гг., хотя одновременно усиливается мобилизация собственных средств предприятия банковской системой, то закон от 9 сентября 1930 г., не церемонясь, отхватывает у предприятий сразу 81 % прибыли[113].