Тришестое. Василиса Царевна - Леонид Резников

сегодня пирогов, – печально выдохнул боярин Филимон, опираясь на посох. – Как есть, не видать…

И тут дверь вновь приотворилась, и из нее высунулся нос царя Антипу.

– Вы, крали, зачинайте пироги печь! Поглядим, каковы вы в хозяйстве. А вы, мыслители, – нос повернулся к боярам, – сгоните сюды плотников, пущай пристройку к терему строють, да пошустрее!

– Для нас? – обрадовался боярин Трофим, тыча в себя пальцами.

– Для энтого вот кашалота, – ткнул царь Антип посохом в сторону Милославы. – Он… то есть она в двери не войдеть и в терем царский не вместится. И яму пущай на задах выроють, водой наполнят для цваревны энтой, покамест не изжарилась. О-хо-хо!

Дверь с хлопком закрылась.

Сундук Трофимов, вздрогнув, съехал по ступенькам.

И наступила звонкая тишина. Лишь слышно было, как гулко дышит Милослава, вздымая богатырскую грудь, тихонько вздыхает так ничего и не понявшая Глафира и гыркает-похрюкивает царевна-лягушка, разморенная жарой.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!..

Глава 6. Не в пирогах счастье

– Икван, а Икван? – Лягушка перебрала лапками по полу.

– Чегось тебе, зелена девица? – буркнул Иван, влезая на печь.

– А пироги-то квак?

– Чего квак-то?

– Печь али не печь?

– Пеки!

– Твак я же лягвушка!

– Как за муж, так об том не вспоминала, а как пироги печь!..

– Да квак я их печь-тво будву?

– Квак, квак? А вот твак!

Иван уселся на печи, ноги свесил и принялся стягивать сапог, толкая один другим.

– И на квой они нужны-тво? – С лягушки стекала вода, образуя на чисто выдраенном полу приличную лужу – сердобольный Иван из ведерка ополоснул, чтобы не изжарилась ненароком царевна. – Квиданное ли дело, чтвоб цваревны гвотовили!

– У бати поспрошай, на квой.

Один сапог грохнулся на пол, словно гирю пудовую уронили.

– Можвет, квупить где?

– Но-но! Готовь давай!

Второй сапог бухнул по полу рядом с первым. Иван Царевич потянулся, завалился на печь и отвернулся к стене.

– А я посплю покеда. Разбудишь к ужину.

И захрапел.

Лягушка раскрыла было рот, но не нашлась, чего в ответ молвить. Да и что тут скажешь. Пирогов она отродясь не готовила, и не чаяла даже, что придется когда. Виданное ли дело: ей, дочери самого Кощея Бессмертного, какие-то пироги месить да всяких остолопов престарелых ими кормить! Что за блажь такая, в самом деле? Неужто настолько обеднело Тришестое, что на стряпух средств не хватает?

В дверь кто-то тихонько поскребся.

– Квойдите! – отозвалась царевна-лягушка, поворачиваясь к дверям.

Дверь, скрипнув, приотворилась, и в нее просунулась голова Андрона.

– А, твы этво!

– Я, государыня, я.

– Чвего слышно?

– Да много чего, матушка. – Андрон приотворил двери пошире и потер ладошки, косясь на печку и не смея переступить через порог. – В обчем, то дело серьезное.

– Твы насчет чвего?

– Дык насчет пирогов, государыня.

– И?

– Антипка-то в башку вон чего взял: чья баба, значится, лучшей хозяйкой окажется, тому и государство передаст.

– Квон оно ква-ак, – задумчиво протянула лягушка, глядя в окно на вечернюю зарю.

Солнце уже коснулось верхушек деревьев ее родного леса. В лесу болото, комары – зудят, на язык так и просятся. И захотелось Кваке плюнуть на все разом да и воротиться обратно. Любила она свое болото, но от папеньки передалась ей жажда власти, тянуло к этому делу, будто кота к сметане…

– Именно так, государыня, – принялся кланяться Андрон. – Токма Данилке-то трон ентот ни к чему – ему бы только по полям скакать, по лесам, о Козьме и вовсе молчу.

– А Икван?

– Странный он, – замялся Андрон. – Не поймешь, чего на уме.

– Значвит, пирогви нужны? – уточнила лягушка, оборачиваясь к прислужнику своему.

– Нужны, матушка-государыня, ох, как нужны! Токма сами вы должны испечь.

– Да твы с ума чтво ль рехнулся? Я их отродясь не делывала!

– Что же тады делать? – расстроился Андрон. Уж больно хотелось ему вновь возвыситься, не при царе Антипе, так при лягушке этой. А там пущай уж квакает, сколь ей заблагорассудится, чай не первый день Андрон при дворе. Ух, он и развернется!..

– Пирогви печь!

– Кто ж их печь-то будет, государыня? Мы тому не обучены.

– Квасилиска и будвет.

– Это… – ткнул пальчиком Андрон, вскидывая брови от догадки, озарившей его.

– Она, она.

– Да с чего ж енто ей пироги-то вам печь? – усомнился Андрон.

– Найдется с чвего, – хитро заблестели глаза у лягушки.

– Энто хорошо! – опять потер ладошки Андрон.

– Хворошо-то хворошо, толькво привесть ее сюдвы надобно, – задумалась лягушка.

– Да как же это сполнить-то, государыня?

– Пойдешь на болотво, скважешь, мол, требвует твебя Квака Квощеева, с выгодвой.

– Ага! – Андрон подхватился, но лягушка вытянула лапу.

– Поствой!

– Чего еще изволите, государыня? – прогнулся Андрон, застывая у лестницы.

– Платье изкволю.

– Платье? – подивился Андрон прихоти лягушкиной. – Дык к чему оно вам?

– Неси, не рассуждвай! – хлопнула лапкой лягушка по мокрому полу. Брызги разнеслись во все стороны, заляпав стены и беленую печь.

– Слушаюсь! – выпучил глаза Андрон в служебном рвении и скатился с лестницы.

Пока Андрон копался в царской кладовой, выискивая подходящую лягушке одежу и размер на глаз прикидывая, взяло его сомнение – больно в лес ему идти не хотелось. К тому же к болоту. Да еще и – ей-ей! – тащить обратно на горбу вторую жабу придется, а он у него, горб-то, не казенный, чай, будет. От первой-то ноши насилу отошел. Думал он как быть, думал, и осенило вдруг его: а пошлю-ка я в лес Федьку – тот за рубь хоть самого черта с краю света притащит!

Андрон свалил обратно в сундуки вещи, подхватил выбранное платье – и бегом обратно. Влетел в комнатушку Иванову да так и обмер: нет лягушки и в помине, а у печки стоит девица красная, широкобедрая: кожа белая, губки алые бантиком, шевелюра рыжая копной топорщится, глазищи здоровые, черные, в сумраке вечернем блещут. И прикрывается девица лоскутом зеленым. Головой Андрон мотнул, пригляделся: не лоскут то вовсе, а кожа лягушачья, как есть.

Сглотнул Андрон в страхе-смущении, не знает, как быть. А лягушка-девица и молвит ему:

– Ну, чего вылупился? Зенки поломаешь.

– Дык… – засмущался Андрон еще больше. То вправо глянет, то влево, а то опять мельком на девицу.

– Платье давай, дурень!

– Ох, простите, государыня! – опомнился Андрон. – Не признал я вас.

Зажмурился он сильно, голову отвернул, пару шажков сделал и, не глядя, платье девице протягивает руками дрожащими. Зашуршало платье, знать, все уже. Приоткрыл один глаз Андрон, потом другой и разулыбался. Стоит пред ним девица, красуется, платье ручками холеными оправляет.

– Как я тебе? – спрашивает.

– Во! – выставил вверх большой палец Андрон и слюньки сглотнул.

– На тебе шкуру. – Квака