В.Н.Л. Вера. Надежда. Любовь - Сергей Вавилов

– А мы ещё трубача взяли! Мощный дядька – сорок восемь лет. Двое детей!

– Чем он их кормит? – не удержался я, жестоко намекая на финансовую сторону предприятия.

– Не знаю, – уклончиво отозвался Паша.

Вопросы оплаты в музыкальной среде, повторяю, стояли… В общем, дай бог такой эрекции. Поначалу каждый музыкант рвался на сцену. Готов был играть, доплачивая. Со временем это проходило – музыканты обзаводились семьями и начинали роптать. На этой стадии многие просто спивались, зачисляя себе в качестве оплаты дармовую выпивку. Желая при этом получать прилично. Любителей играть и получать от музыки кайф было мало. К таким, кстати, относился Макс. Короче, до той стадии, когда имя работало бы на тебя, музыкантами доживали немногие. Потом если не большая, то очень немаленькая их, музыкантов, часть, сидя на одинаковых кухнях или, как у нас в М-ске, на ночных скамеечках в обществе сигаретного дыма и низкокачественной выпивки, в обществе подержанных подруг, беззубо жаловались:

– Пробиться очень тяжело… – при этом, глотнув из бутылки, хмуро затягивались. Потому как пробиться – очень тяжело… А вот глотать – проще простого.

– Ну а вы? Не играете? – Паша задал не интересующий его, но обусловленный ходом беседы, вопрос. «Как вы? – А как вы?»

И тут я понял, что говорить про Осу ему не стоит. Я не хотел ни фальшивого сочувствия, ни дополнительных, неприятных вопросов.

– Разбежались, – скупо отдал я ему. Пускай додумывает, что угодно.

– А-а… – протянул он… – Это же у вас чувак пел в смирительной рубашке?

У на-ас… Это Оса и его артистические прибамбасы… Но тогда, кстати, было ничего себе…

– Ну, – говорю.

– Помню, помню… Пойдём? – он привстал, доставая кошелёк.

– Я заплачу, – притормозил его я, доставая крупную купюру.

Пройдя по Лиговскому проспекту (я прочел название), мы свернули в переулок, потом снова пошли по широкой улице. Беседовать на улице было невозможно – от мороза губы пробуксовывали согласные, поэтому я, отчаявшись говорить, смотрел. И многое из того, что я читал о Питере, узнавал… Особенно – норы арок, в которых жили похожие на прозрачных мокриц петербургские тайны…

Возле круглого жёлтого здания, в которое упиралась улица, свернули во двор. Поднялись на второй этаж по широкой каменной лестнице с фигурными перилами.

– Заходи… – эхо гулкого замка скрежетало в лестничных изгибах.

Я с облегчением нырнул в тёплое, пахнущее кошкой помещение.

– Значит, так, – хозяйничал Паша, утверждая на гудящую конфорку чайник и указывая мне место за столом. – Тебе хата на какое время нужна? На месяц, на два?

– Не знаю, – злясь на себя, пробормотал я. Я как-то не готов был так сразу… Поэтому, чтобы смягчить глупость, добавил: – На два – точно!

Этот вывод я сделал только что, вспомнив количество денег на карточке, с которыми я готов был расстаться.

– На два? – соображал что-то он, и я на всякий случай подтвердил:

– На два.

– Серый, хата есть… Но чтобы тебя поселить, надо сперва оттуда кой-кого выселить… Ценник умеренный, – и Паша назвал сумму, которая меня в общем устраивала.

Он объяснил: комната сдается какой-то девице из Мариуполя. Она тоже (тоже!) приехала покорять Питер, простодушно не зная, что Питер не очень-то покоряемый город. Более того – сделала даже несколько шагов по его покорению. Собрала группу, что уже само по себе – событие. Шаги вскоре оказались неубедительными. Группа распалась, просуществовав около полугода. Девица же хочет уехать…

– Обратно? – подытожил я.

– Не-е… – Паша ухмыльнулся. – В Москву.

– Ого! Она что, думает…

– Серый! Она ничего не думает, – напирая на «ничего», перебил меня Паша.

Сидя на чемоданах, девица, понятное дело, платит за квартиру неохотно. И ждёт человека или нескольких, которые смогут помочь погрузить её пожитки в автобус, идущий до Москвы. Автобус она закажет, как только найдётся человек… Лучше несколько. И тут я… Обоюдная удача.

В двери снова заскрежетал ключ.

– Жена… – почему-то насторожился Паша. Если бы у нас была бутылка, я бы смог его объяснить. Усмехнулся бы при этом…

– Здрасьте, – голос из коридора потянул холодным воздухом.

– Насть, у нас гости, – предупредил жену Паша.

– Я поняла по ботинкам, – она заглянула в кухню, снимая пальто. – Здрасьте…

От неё, от Пашиной жены, тянуло холодным воздухом в помещение, погода и принесённые с мороза в квартиру холодки были ни при чём. Она была красива, как снежные пики гор на солнце – холодной, высокомерной красотой. Правильное, с беспристрастными, тонкими губами лицо, лицо умное, такое, на котором так сложно представить улыбку и почти невозможно – смех. Высокая, с широковатыми плечами пловчихи и паучьей (не осиной, нет) талией, она была соскользнувшей с глянцевых журналов моделью, по случаю переодевшаяся в теплолюбивые, мешковатые, пусть не безвкусные тряпки.

Теперь Пашино поведение было объяснимо. Хотя с таким поведением долго не живут. Я имею в виду жизнь совместную, естественно…

Не замечая меня, Настя выставляла на стол продукты. Наш с Пашей разговор завял, как срезанный тюльпан в потной руке неудачливого поклонника.

Появилась кошка, с которой я успел познакомиться посредством запаха. Потребовала пищи на своём, кошачьем, языке. Потёрлась о ноги хозяйки, распушенный хвост кошки при этом стоял дыбом. Я её понимал, кошку.

– Насть, Серый хочет у нас комнату снять, – сообщил жене Паша.

Она обернулась. С минимальным интересом поглядела в мою сторону, чуть подняв нарисованную бровь, сделавшую лицо ещё интереснее.

– Ага… – бровь вернулась на прежнее место, придав лицу симметричность, при которой её красота снова становилась глянцевой.

Мне хотелось к ней прикоснуться. Вдохнуть её холод, провести рукой по той загадочной коже, что скрывалась под узенькими джинсами… Наполнить руку податливым мрамором… или молоком… кофе со сливками… Мне неприятно было думать, что она – Пашина жена. Со всеми вытекающими…

– Захвати мусор, – попросила она, когда мы уже одевались. Я на секунду подумал, что это обо мне, и покраснел. Провинциальное зерно во мне дало первый росток.

– Она – модный дизайнер, – похвастался Паша, когда мы вышли на улицу. Я ничего не ответил, а через минуту, к моему счастью, губы снова замёрзли так, что разговаривать было бессмысленно.

Мы снова шли, и я снова околевал. Кожаная куртка задубела и скрипела при каждом движении. Когда мы вернулись к вокзалу – а шли мы тем же путем, – мне захотелось зайти в первый же магазин одежды.

– Серый, это же Невский… Тут цены…

Невский? Так вот он какой – Невский! Так где же тогда Нева?