1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Уже в эти годы под недреманым оком ВКП(б) карательными органами в глубочайшей тайне «организовывались» такие дела, которые втягивали в свою смертоносную воронку десятки, сотни и даже тысячи людей. В августе 1933 г. коллегия ОГПУ рассмотрела обвинительное заключение по делу контрреволюционной повстанческой организации (с центром в Новосибирске) под названием «Белогвардейский заговор», якобы действовавшей в 44 населенных районах Западно-Сибирского края. Руководителями этой организации были названы бывший генерал-лейтенант В.Г. Болдырев, бывший полковник X.Е. Бутенко, профессор Н.П. Шавров, бывший товарищ министра финансов правительства Колчака Г.А. Краснов, преподаватель института Г.И. Черемных и бывший капитан И.А. Лаксберг. Всего по этому делу было арестовано 1759 человек. И хотя при последующей проверке никаких объективных доказательств вменяемой обвиняемым попытки организации антисоветского вооруженного восстания в деле обнаружить не удалось (поскольку их и не было), а многие из арестованных категорически отрицали какую-либо свою виновность, по «Белогвардейскому заговору» было осуждено 1310 человек. Десятки людей были приговорены к расстрелу (в том числе Болдырев, Бутенко, Краснов и Лаксберг), а остальные к различным срокам тюремного заключения (от десяти до трех лет).

В результате дополнительной проверки дела в 50-х годах было установлено, что главное обвинение в создании антисоветской организации «Белогвардейский заговор» не подтвердилось, и 31 мая 1958 г. главный военный прокурор генерал-майор юстиции А.Г. Горный обратился в Военную коллегию Верховного суда СССР с протестом об отмене постановления коллегии ОГПУ и прекращении дела по п. 5 ст. 4 УПК РСФСР. Одним из оснований такого решения вопроса послужило и то, что бывшие ответственные работники постоянного представительства ОГПУ Западно-Сибирского края Заковский, Залпетер, Жабрев, Попов и Чистов, арестовавшие Болдырева и других лиц, к этому времени сами были осуждены за массовые необоснованные аресты советских граждан, искусственное создание антисоветских организаций и за другие нарушения «социалистической законности»73.

В июле – сентябре 1933 г. постановлениями коллегии ОГПУ и тройки постоянного представительства ОГПУ по Западной области по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре в сельском хозяйстве было осуждено 48 человек, в том числе 13 – к 10 годам лишения свободы, а семеро – к расстрелу. Все это «дело» оказалось очередным плодом необузданной фантазии и злонамеренной карьерной лжи сотрудников ОГПУ, что и подтверждено 5 июля 1957 г. полной реабилитацией всех осужденных по этому делу74.

Не обходили своим вниманием и промышленность. На спичечных фабриках «Везувий», «Маяк», «Белка», «Пламя» и др. по разным причинам произошли в 1933 г. пожары. Чтобы «зло пресечь», постановлением коллегии ОГПУ от 15 марта 1934 г. по этому делу было осуждено 36 человек, в том числе 13 – к 10 годам лишения свободы, а пятеро – к расстрелу. В ходе предварительного следствия все они (кроме троих) «признались». Дополнительная проверка (через 20 с лишним лет) показала, что все осужденные по данному делу лица к тем пожарам никакого отношения не имели и все они в октябре 1956 г. были реабилитированы75.

Качественное ухудшение и до того тяжелой атмосферы в стране происходит после убийства С.М. Кирова. Срочно организуются новые процессы, широкой волной растекся «кировский поток» по тюрьмам и лагерям, увеличилось количество расстрелов. Все это делало атмосферу в стране еще более мрачной и безусловно унавоживало почву для произрастания уже в ближайшем будущем большого террора, который охватит своим пламенем все города и веси необъятного Советского Союза.

Все это не могло не тревожить совесть писателей и поэтов. Ведь как глубоко заметил Валерий Брюсов еще в 1903 г.: «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза…» Но люди-то разные: были такие, «которых сажали», и такие, «которые сажали». НКВД в эти годы все больше набирает силу. Среди его функционеров заметно выделялся Я.С. Агранов. Еще в начале 20-х годов он «отличился» организацией расстрела поэта Николая Гумилева. С тех пор он активно вращался в поэтической среде. Даже револьвер, из которого застрелился Владимир Маяковский, был передан ему Аграновым. А партруководство по-отечески пеклось о здоровье такого «друга поэтов». Например, 1 июня 1935 г. опросом членов Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление: «Направить т. Агранова Я.С, согласно заключению врачей, на лечение во Францию на 1 месяца с отпуском валюты до 1300 рублей»76. А в ноябре 1935 г. ему было присвоено специальное звание «комиссар государственной безопасности 1-го ранга», в декабре 1936 г. – назначен начальником Главного управления государственной безопасности СССР. И было немало поэтов, которые с радостным блеском в глазах воспевали «очистительную» работу «сталинских чекистов» и, возможно, искренне считали, что они находятся «с людьми».

Но были и другие поэты, остро чувствовавшие боль тех, которых уже «сажали», и суровыми реалистическими красками запечатлевшие черты наступившего времени. Осенью 1935 г. Анна Ахматова втайне пишет вступление к ставшему теперь широко известным «Реквиему». И вот как она описывает атмосферу в стране:

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад.

И невольно привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

И тогда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки.

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

Это не только поэтический, но и исторический источник. Так воспринимала сложившуюся уже тогда ситуацию в стране А. Ахматова, верная долгу поэта, долгу женщины, у которой безвинно расстреляли бывшего мужа Н.С. Гумилева, долгу матери, у которой безвинно бросили в темницу сына, бывшего нашего однокашника по истфаку ЛГУ Леву Гумилева.

В 1936 г. масштабы правительственного террора против народа возрастают. «Судят» не только поодиночке, но устраивают и групповые процессы. Прекрасно понимая всю надуманность и вздорность предъявляемых обвинений, руководители НКВД и судебных органов боятся гласности, как огня, и не рискуют проводить открытые (хотя бы и срепетированные заранее) процессы. «Судили» втайне, в «закрытом порядке». Осуждены к расстрелу как «участники террористических групп»:

– 7 октября 1936 г. – в Москве – 7 человек (в том числе помощник прокурора гор. Москвы С.А. Девенишский, киносценарист Б.А. Майский и др.);

– 10 октября 1936 г. – в Ленинграде – 12 человек (в том числе бывший председатель спецколлегии Ленинградского областного суда И.В. Минин и др.);

– 11 октября 1936 г. – в Ленинграде – 12 человек (в том числе директор института истории АН СССР в Ленинграде А.И. Малышев, бывший заместитель директора С.Г. Томсинский, ученый секретарь научной библиотеки С.С. Горловский, один из редакторов «Истории фабрик и заводов» И.И. Меламед, преподаватели и руководящие сотрудники комвуза им. Сталина Е.А. Дмитриев, Р.И. Изак, М.Е. Орлов, Я.К. Пальвадре и др.)77 и т. д. и т. п.

По обвинению в участии в якобы существовавшей в Академии Наук СССР в г. Ленинграде контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР 23 декабря 1936 г. предстали семь человек: старший специалист Института истории АН СССР и профессор Ленгосуниверситета И.М. Троцкий, начальник Административно-хозяйственного управления АН СССР Д.Б. Альтер; научный сотрудник Института русской литературы АН СССР Г.Ю. Юрьев; научный сотрудник АН СССР Э.Л. Груздев-Радин; профессор Ленинградского индустриального института С.Ф. Васильев; ст. ученый специалист Института философии АН СССР X.И. Гарбер; ученый специалист Института востоковедения АН СССР Г.К. Папаян. Даже в протоколе судебного заседания записано, что все подсудимые «утверждали, что в контрреволюционной организации не состояли, о существовании таковой не знали и антисоветской деятельности не проводили»78. Однако всех их осудили по 10 лет тюрьмы и 5 лет поражения в правах.