Псы Вавилона - Алексей Атеев

– Нет. Раб трудится на хозяина. А нашим внушают, что они трудятся на себя. Для всеобщего благоденствия. Да ведь так оно и есть. Хозяева-то отсутствуют.

– А партия большевиков?

– Да разве это хозяева?! Вспомните местного партийного божка, секретаря горкома Логидзе. Чуть подул ледяной ветер в его сторону, он не раздумывая застрелился. И правильно сделал. Уж лучше одним махом покончить счеты с жизнью, чем дожидаться, пока из тебя сделают мешок для битья. А на самом верху? Все эти Троцкие, Каменевы, Зиновьевы, Кировы… Где они теперь? Иных уж нет, а те далече. А ведь были первыми людьми в государстве. Есть только один хозяин.

– Но и он не вечен.

– Да, не вечен. И прекрасно это понимает.

– Но ведь, если следовать вашей логике, вокруг него не останется сильных личностей, одна мелкотня. Кому же он передаст власть? Сыну, что ли, как государь-батюшка?

– Не знаю. Я думаю, его это не особенно волнует. Он – человек идеи. А коль вы любите цитаты, напомню еще одну: «Жизнь – ничто, идея – все». Наш вождь не стремится к роскоши. Думаю, в быту это самый обычный человек. Власть для него – исключительно возможность осуществить задуманное и построить рай на одной шестой земного шара. Пускай для этого придется уничтожить остальные пять шестых. Вы же видели, как растет картошка. Чтобы получить хороший урожай, нужно ее окучивать, поливать, выпалывать сорняки. Точно так же и общество. С сорняками нужно бороться, с сорняками! Тогда и картошка будет хорошей и вкусной.

– Н-да, после ваших речей кусок в горло не лезет, – заметил дядя Костя и опрокинул очередную рюмку. – И все же вы противоречите самому себе. Вот говорите: всеобщая грамотность… Но ведь грамотный человек так или иначе осознает свою рабскую зависимость от государства.

– Повторяю: селекция, только селекция. Инакомыслящих вон! Все помыслы народа в русле единой идеологии. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» или «Мы – русский народ!» – это уж как пожелают правители, но только единомыслие, никаких разночтений.

– По вашей концепции получается нечто вроде Вавилона. Рабский труд и смешение языков. А Соцгород – Вавилонская башня… А башня, как известно…

Но дядя Костя не успел закончить свою мысль. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге возник милиционер Хохлов.

2

– Ну вот, дождались, – без особого испуга сказал дядя Костя. – Вавилоняне, они же халдеи, тут как тут…

– Гуляете, – вместо приветствия сказал милиционер.

– Имеем право, согласно конституции, – отозвался Фужеров.

– И неплохо, я смотрю, гуляете, – с уважением заметил Хохлов, разглядывая богатый стол. – Может, позволите присесть?

– Табурет в сенях, – спокойно сообщил дядя Костя.

– Мы люди не гордые, – сказал милиционер, – сами принесем, сами присядем. – Он опустился на табурет, явственно затрещавший под ним. – По какому случаю пируете?

– Отмечаем трудовые отпуска, – сообщил Фужеров.

– Законный повод. А откуда такое великолепие? Вроде в нарпите подобной шамовки не купишь.

– Так то в нарпите, а в торгсине пожалуйста, – отозвался дядя Костя.

– Богатые люди! Уважаю, хотя и не приветствую. Может, угостите по случаю знакомства?

– Мы в знакомые не набиваемся, – хмыкнул дядя Костя. – Да и вы, наверное, при исполнении.

– Ради такого случая нарушу инструкцию. – Хохлов потянулся к полупустой бутылке водки. Дядя Костя молча подвинул стражу порядка стакан.

– Ну, будем знакомы! – громко сказал милиционер, одним глотком выдул водку и взял заскорузлыми пальцами кусочек сыра.

– Вас как величать, уважаемый? – спросил дядя Костя.

– Кузьмой Ивановичем.

– Очень приятно. Так зачем пожаловали, Кузьма Иванович? Неужто проверять, чем мы питаемся? Так на то есть домком… поселком… черт его знает, кто еще.

– Да боже упаси! Я по другому вопросу. Вы, говорят, с нечистой силой знаетесь? – обратился он к помалкивавшему до сей поры Фужерову.

– Чего?! – вытаращил тот глаза.

– Весь Шанхай гутарит.

– Да как же вы, представитель власти, наверное, коммунист, можете предполагать такое?! – скрывая иронию за нарочитой серьезностью, спросил дядя Костя.

– Вы, товарищ дорогой, спасибо вам, конечно, за угощение, насмешки строить не могите. И про вас нам тоже кой-чего известно. Так что сидите и не рыпайтесь. Разговор пойдет серьезный. Так знаетесь или не знаетесь? – вновь обратился милиционер к Фужерову.

– Я, собственно, не понимаю…

– В поселке толкуют: имеется, мол, питерский барин высланный, он в колдовстве дюже разбирается. Вот я и спрашиваю: так это или не так?

– А что случилось?

– Нет, вы мне толком ответьте.

– Да как сказать… Ну, допустим, немного понимаю. Только не в колдовстве, а в мистике… Сюда же, собственно, можно отнести колдовство.

– А вот я не понимаю, – вновь встрял дядя Костя, – зачем Кузьма Иванович нам голову морочит. А вам, куманек, стыдно на себя наговаривать. Какое колдовство может быть в советское время да еще в социалистическом городе?! Что за вздор! Если пришли нас проверять, проверяйте. И вообще, говорите по делу!

– Я и толкую по делу. Тут вот какая история, – не обращая внимания на гнев дяди Кости, спокойно продолжал Хохлов. – С мальчишкой этим… Скворцовым.

– Который умер? – спросил Фужеров.

– Вот-вот. Ходит он по ночам…

– К кому ходит? – изумленно вытаращился Фужеров.

– К родне своей… Люди видели…

– А вы сами?

– Я – нет. Но ведь говорят.

– Кто говорит?! Бабки полоумные! – опять вступил дядя Костя. – Вы, товарищ милиционер, в какое время живете? На дворе вторая пятилетка. В двух шагах дает металл стране промышленный гигант, а вы утверждаете, что покойники по дворам шастают. Да в своем ли вы уме?!

– Молчать, гада контрреволюционная!!! – заорал Хохлов и так треснул кулаком по столу, что стоявшая на нем посуда подпрыгнула, а одна тарелка упала на пол и разбилась. Дядя Костя едва успел подхватить бутылки. – Я не с тобой разговариваю!!! Вы меня уж извините, гражданин хороший, – вновь обратился милиционер к Фужерову совершенно иным, искательным тоном. – Мне всего лишь требуется разъяснение, возможен сей факт или нет? Потому как я в горотделе у одного спросил, так тот на меня как на дурака вызверился. И к врачу знакомому ходил, интересовался – та же история. Теперь вот вы. Что же мне, к старухе Салтычихе идти, к ведьме этой? Так я ее в прошлом месяце оштрафовал и самогонный аппарат у нее изъял. Не будет она со мной гутарить, да к тому же темнота. А вы, сразу видать, человек ученый. Интеллигент. Прошу разъяснить. А тарелку взамен разбитой я вам принесу. И сала принесу. Не сомневайтесь.