Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945 - Эрих Керн

Опустившись на колени, я начал гладить котенка, но этот крошечный живой комочек никак не реагировал. Жители деревни, по-видимому, покинули ее уже несколько дней тому назад, и с тех пор кошка питалась сама и кормила своего детеныша теми отбросами, которые могла раздобыть. И тут я вспомнил, что у меня в солдатском ранце есть так называемый НЗ (неприкосновенный запас), и в том числе жестяная банка с колбасным фаршем. Открыв банку штыком, я поставил ее перед носом котенка. Тот сначала недоверчиво понюхал содержимое, а затем стал с жадностью есть, а я, довольный, наблюдал за ним. Вдруг послышались чьи-то шаги, а когда я поднял голову, то увидел по другую сторону деревянного забора командира взвода, молча смотревшего на открывшуюся ему картину. Я не заметил его приближения: густая трава, заглушавшая шаги, сыграла свою роль. Смущенный, я встал навытяжку, не зная, что сказать.

– Вас следует предать военно-полевому суду, – проговорил офицер тихо. – Немедленно отправляйтесь спать.

В дом я вернулся расстроенный, мысли путались. Засыпая, я слышал, как на дворе звякала пустая консервная банка, которую вылизывал котенок.

Утром, когда командир взвода вошел в дом, у меня замерло сердце. Но ночное происшествие он больше не упомянул. Вскоре пришел приказ, снова пославший нас навстречу смерти.

Когда мы покидали деревню, идя гуськом, отделение за отделением, по обе стороны разбитой снарядами дороги, нас сопровождал белый котенок, шествуя с задорно поднятым хвостиком посредине между рядами немецких солдат. Он оставался с нами до тех пор, пока степь не приняла нас в свои объятия.

Как правило, в последний час перед атакой все замирает, наступает почти покой, но без того внутреннего содержания, которое доставляет радость. Ибо с каждой минутой все ближе смерть, скрывающаяся до поры до времени где-то там, на бескрайних полях пшеницы или подсолнухов.

Атаковать предстояло 18-й роте 4-го батальона. Через несколько минут тишина должна взорваться, и нашим солдатам предстояло с боевым кличем добыть очередную победу над краснозвездными марионетками (каков язык! Подковали эсэсовца нацистские политинформаторы. – Ред.).

В этот самый момент батарея противника, действовавшего с интуицией обреченного, совершила на позиции 18-й роты, изготовившейся для атаки, мощный огневой налет, стерев с лица земли пулеметное гнездо с прислугой. Изрыгая чудовищные ругательства, ротный командир, лейтенант, собственноручно вырвал осколок из своей ноги, потом встал во весь рост и, прихрамывая, бросился вперед. Началась атака доблестной 18-й роты.

Наступавших встретили шквальным огнем. Укрывшись в глубоких траншеях, русские открыли бешеную стрельбу из всех видов оружия. Ряды атакующих редели, но они, не пригибаясь, неудержимо рвались вперед, пренебрегая возможностью укрыться в высокой пшенице, как это обычно делал противник. Но вот из-под колосьев показались каски оборонявшихся русских, и тут заговорило германское оружие. Все это скорее напоминало охоту на дикого зверя с той только разницей, что дичь тоже была вооружена. В пшеничном поле наши солдаты столкнулись буквально лицом к лицу со смертью. Когда страсти накалились до предела, из окопа поднялся какой-то русский и стал махать немецкой железной каской. «Они сдаются, не выдержали!» – обрадовались наши и, уже не прячась и опустив винтовки, двинулись вперед. Однако лейтенанта все-таки что-то насторожило.

– Немедленно ложитесь! – крикнул он, а сам заковылял навстречу предполагаемому перебежчику. В то же мгновение два пулемета противника открыли кинжальный огонь по спешащим укрыться немецким солдатам. Обозленные подобным вероломством, атакующие еще стремительнее бросились вперед, и развернулась ожесточенная схватка между нашими солдатами, наступавшими по открытому пространству с гордо поднятой головой, и русскими, сидевшими в своих окопчиках. В нужный момент на помощь 18-й роте подоспели две самоходные пушки и активно включились в сражение.

Когда один из солдат был тяжело ранен в грудь, командир его отделения достал свой индивидуальный пакет и стал перевязывать рану. Но этому акту истинного милосердия не суждено было завершиться. Командира отделения заметил красноармеец и убил выстрелом в голову. Теперь уже наших разъяренных солдат не могли остановить ни ураганный огонь, ни хитрые уловки коварного врага; вскоре высота оказалась в наших руках.

Заметив вставшего среди колосьев красноармейца, один из наших солдат жестом дал ему понять, что ему следует подойти и сдаться. Красноармеец усмехнулся, сделал несколько шагов и, внезапно выхватив спрятанную гранату, бросил ее в немца. К счастью, тот успел вовремя упасть на землю. Другой немецкий солдат, находившийся неподалеку и наблюдавший за происходящим, выстрелил и ранил красноармейца. Затем русскому вновь было предложено сдаться в плен, но он лишь отрицательно покачал головой и, достав откуда-то другую гранату, сунул ее себе под подбородок.

Позднее военнопленные рассказали нам, что это был последний остававшийся в живых комиссар полка, изрядно потрепанного нами в ожесточенных боях последних двух дней.

Но не все политические комиссары были такими идеологически закоснелыми и преданными своим вождям, как этот фанатик. Нам несколько раз попадались коробки с полным комплектом гражданской одежды вплоть до рубашек, обуви и даже кепок. Эти находки нас немало озадачивали, и мы бы еще долго терялись в догадках, если бы нас однажды не просветили озлобленные и ожесточенные неудачами военнопленные. Как оказалось, большинство комиссаров предусмотрительно запаслись (тайно, разумеется) подобными комплектами одежды в надежде, что в случае полного краха они смогут, своевременно переодевшись, раствориться среди людей и избежать возмездия. Уже эти заблаговременные приготовления сталинских политических комиссаров свидетельствовали о царившей среди них панике и о том, как мало коммунисты верили в окончательную победу. (Эсэсовец, как и многие немцы, видел то, что хотелось. На самом деле в данном случае планировался переход к партизанским действиям. – Ред.) Словом: «Сражайтесь, товарищи, до последней капли крови. Эй, Иван, а где моя коробка?»

Яркое солнце посылало свои лучи на высоту 180, легкий утренний ветерок шевелил пшеничное поле. За ночь 18-я рота продвинулась вперед и теперь стояла у реки, стараясь закрыть все лазейки и не позволить противнику выскользнуть из затянувшейся вокруг него смертельной петли (в ходе Донбасской оборонительной операции (29 сентября – 4 ноября) советские войска понесли большие потери, 6 дивизий 9-й и 18-й армий попали в окружение к востоку от Мелитополя. Однако немцам не удалось окружить и уничтожить все силы Южного фронта (как планировалось), и вскоре после взятия Таганрога (17 октября) у них начались сложности, закончившиеся поражением под Ростовом (контрнаступление здесь советских войск происходило в период с 17 ноября по 2 декабря). – Ред.). С трудом верилось, что только вчера немецкие солдаты мужественно сражались и умирали ради этого обыкновенного на вид поля пшеницы.

В конце концов мы вышли к реке Миусу и вступили в жаркую рукопашную схватку за селение, которое русские защищали с невиданным упорством. Впереди виднелся город Таганрог. Артиллерия противника вела ураганный огонь, но, к нашему удивлению, лишь немногие снаряды взрывались. А ларчик открывался просто: русские применили боеприпасы замедленного действия. Они начали взрываться позже, когда по дороге к фронту потянулись транспортные колонны. К счастью, ущерб был незначительный.