Холодная гавань - Ричард Йейтс

— Да послушай же ты меня! Феррис — это отстой, и ему плевать, что все это понимают. Эта его дурацкая кличка — Флэш — знаешь, откуда взялась? Все началось с шутки, потому что он такой медлительный и неуклюжий и вечно шлепается на землю, но она ему понравилась, и теперь он требует, чтобы все его так называли.

Глория выдержала паузу, продемонстрировав свое терпение и самообладание, и когда пришел ее черед, она воспользовалась ими на все сто.

— А теперь, Фил, послушай ты меня. Не так часто нам выпадает шанс познакомиться с действительно приятным человеком, и я не дам тебе испортить всем остальным удовольствие. Запомни это. Он остановился, а они ушли вперед.

— И еще, — закричал он им вслед и ускорил шаг. — И еще. Он такой высокий, и басит уже и все такое, но ты знаешь, сколько ему лет? Четырнадцать!

— И что же? — невозмутимо отозвалась Глория. — По-моему, это ничего не меняет.

Филу оставалось только, повесив голову, молча трусить рядом. Уж кто-кто, а он носом чуял, когда ситуация становилась безвыходной.

На ужин была подана редкой сочности кукуруза, в которую сразу вгрызлись все наличествующие рты, тем самым освободив себя от необходимости что-то говорить, и все же через какое-то время Глория предприняла попытку завязать разговор.

— Знаешь, Эван, сегодня в деревне мы повстречали соученика Фила.

— Мм? Ну, хорошо, — пробормотал тот, не поднимая головы.

— Он живет неподалеку отсюда, с бабушкой, и производит очень приятное впечатление, но Фил утверждает, что он нам не понравится. Видишь ли, наш Фил начинает очень строго судить других людей. Без всякого снисхождения. Мне кажется, единственный на свете человек, к которому он сейчас относится одобрительно, — это он сам.

— Мама, пожалуйста, — не выдержала Рейчел. — Дай ему спокойно доесть свою кукурузу.

Это был для Фила первый знак того, что Рейчел на него больше не злится, хотя ее фраза «Дай ему спокойно доесть свою кукурузу», если вдуматься, была ничуть не лучше, чем ее же шедевр «Поскупился на фильм».

Глория, почувствовав неловкость, царственно встала из-за стола, чтобы унести на кухню свою тарелку с недоеденным ужином, и, не дойдя до двери, с тихим презрением бросила:

— «Дай ему спокойно доесть свою кукурузу». Ха!

День или два спустя зазвонил телефон, Глория вскочила на ноги, чтобы взять трубку, и по ее репликам Фил сразу догадался, о чем идет речь.

— Кто? Боюсь, что я не знаю никакой… о, так вы бабушка Флэша Ферриса! Как это мило, что вы нам позвонили, миссис Тэлмедж… Ах, как замечательно. Конечно, мы с огромным удовольствием. Если вы дадите мне указания, как добраться до вашего… да, я готова.

Она вооружилась карандашом и начала записывать, и тут Фил понял, что путь к отступлению ему отрезан.

На следующий день Фил и его мать, разодетые для чайной церемонии, топали вот уже целую милю вдоль главного шоссе, а проносящиеся мимо машины, играя на солнце всеми поверхностями, обдавали их пылью, которая ложилась коричневым загаром на их лица, въедалась в глаза, проникала во все складки одежды.

— Ты уверена, что мы идем правильно? — спросил он с досадой в голосе.

— Конечно, уверена. Осталось уже совсем немного.

— Я могу взглянуть на указания, которые ты записала?

— Дорогой, я не хочу останавливаться посреди дороги и рыться в сумочке. Мы наверняка почти пришли. Когда увидишь вывеску «Аккумуляторы Делко», надо будет повернуть налево.

Только сейчас до него дошло, что миссис Тэлмедж, вероятно, не предполагала, что они пойдут пешком.

— О боже, — вырвалось у него. — Она дала тебе указания, как к ним добраться на машине?

— Ну да, наверно, хотя какая разница. Городок у нас маленький.

— О боже, — повторил он. — Ну и хрень.

— Филли, ты ведь знаешь мое отношение к этому слову.

— Разве? Я думал, тебе не нравится «ёб твою мать».

— Ради всего святого! — вскричала она, и ее рука потянулась к левой груди, но зависла в воздухе. — Вот этого не надо, умоляю. Ты испортишь нам все удовольствие.

— «Удовольствие». Ага.

Но уже через мгновение озабоченность слетела с ее лица.

— Смотри! — она тронула его за руку. — Видишь? «Аккумуляторы Делко»!

Собственность миссис Тэлмедж простиралась на сотни акров: роскошные лужайки, содержащиеся в безукоризненном состоянии, и вечнозеленые деревья в отдалении. В конце тщательно програбленной гравийной дорожки, которая приветствовала твои каблуки неожиданно оптимистичным, веселым хрустом, стоял красивый старый особняк, по всей видимости, родовое гнездо.

— Какая красота, да? — благоговейным шепотом сказала Глория, как будто они находились в церкви.

Сидя в своей затененной гостиной в ожидании гостей, Гарриет Тэлмедж только что в очередной раз убедилась, насколько бесполезно — чтобы не сказать, опасно для здоровья — вести с Джейн, ее дочерью, даже обычный светский разговор.

— Дорогая, ты совершенно не обязана оставаться, — говорила она, — особенно если ты хочешь пораньше уехать в город. Я подумала, что это будет приятная встреча. Все-таки школьный товарищ Джерарда. И мать у него, по словам Джерарда, тоже очень симпатичная.

— Я что-то не догоняю, — сказала Джейн. — Этот парнишка что же, повсюду ходит со своей мамашей? С какого перепоя?

Последняя реплика вызвала довольный смешок у Уоррена Кокса, «друга» Джейн, сидевшего подле нее на глубокой, обитой ситцем кушетке. Это был некрасивый лысый мужчина лет сорока пяти в деловом костюме цвета шоколадного мороженого.

— Если хочешь знать, это Джерард посоветовал мне пригласить его мать, — объяснила Гарриет. — Он посчитал, что это будет хорошим жестом, и я с ним согласилась. Она недавно сюда приехала и почти никого не знает. Должна сказать, что в вопросах этикета и внимания к окружающим нашего Джерарда отличают зрелость и глубокомыслие, как ты могла заметить.

— Разве? — сказала Джейн. — Что-то я ничего такого за ним не замечала. А ты, Уоррен?

— Я бы не сказал, — ответил Уоррен Кокс. — Пока я только заметил, как он вымахал. Уже выше меня, и ручищи больше моих.

Наступила пауза, но Гарриет оставалась в напряжении, пока ее дочь лениво болтала ногой туда-сюда. Для Гарриет эти расслабленные телодвижения на манер девицы легкого поведения были синонимом таких оборотов Джейн, как «Я что-то не догоняю» или «Этот парнишка» или «С какого перепоя?», вызывавших у ее матери зубную боль.

Гарриет давно свыклась с тем, что существуют вещи, недоступные ее разумению. Ее жизни не хватит, чтобы осмыслить всю бездну грубости и вульгарности, оскверняющих любое благородное начинание в сегодняшнем мире, и умрет она без всякой надежды отыскать хоть какое-то объяснение образу жизни ее дочери. Три чахленьких, быстро распавшихся брака и, как следствие, единственный ребенок, которого должна была воспитывать она, Гарриет, а теперь еще этот ошеломляющий парад «друзей» — что это за жизнь, господи, для молодой женщины, изначально имевшей столько преимуществ?