Счастливчики - Хулио Кортасар

XVII

Клаудиа прекрасно знала, что Хорхе ни за что не заснет, пока не услышит что-нибудь интересное или диковинное. Лучше всего он заснул бы, узнав, например, что в ванной объявилась сороконожка или что Робинзон Крузо на самом деле существовал. За неимением подходящей выдумки она дала ему рекламный проспект какого-то лекарства, который обнаружила в сумке.

— Написано на загадочном языке, — сказала она. — Может, это вести со звезд?

Хорхе устроился поудобнее на кровати и старательно принялся разбирать написанное; оно его заворожило.

— Послушай-ка, мам, — сказал он. — «Препарат „Роче“ представляет собой пирофосфористый эфир, кофермент, участвующий в фосфорилировании глицидов и обеспечивающий в организме декарбоксилацию пировиноградной кислоты, обычный метаболит в процессе распада глицидов, липидов и протеидов».

— Уму непостижимо, — сказала Клаудиа. — Тебе хватит одной подушки или дать вторую?

— Хватит. Мама, что такое метаболит? Надо спросить у Персио. Наверняка, это связано со звездами. Мне кажется, липиды и протеиды должны быть врагами мураволюдей.

— Очень может быть, — сказала Клаудиа, гася свет.

— Чао, мама. Мама, какой красивый пароход.

— Ну конечно, красивый. Спокойной ночи.

В коридоре по левому борту их каюта была последней. Помимо того, что ей нравилось число тринадцать, Клаудиа обнаружила напротив своей двери трап, который вел в бар и в столовую. В баре она увидела Медрано: тот снова прибегнул к коньяку после того, как в очередной раз отчаялся разобрать свои вещи. Бармен приветствовал Клаудиу на несколько чопорном испанском и предложил меню, украшенное виньеткой «Мадженты Стар».

— Сэндвичи хорошие, — сказал Медрано. — А поскольку ужина не будет…

— Maitre[22] предлагает выбрать что вам угодно, — сказал бармен в тех же словах, в каких он объявил об этом Медрано. — К сожалению, мы отплывали спешно, так что не было возможности приготовить ужин.

— Любопытно, — сказала Клаудиа. — А приготовить каюты и всех удобно разместить успели.

Бармен ответил неопределенным жестом и застыл в ожидании заказа. Они попросили пиво, коньяк и сэндвичи.

— Да, любопытного много, — сказал Медрано. — Например, почему-то не видно шумной компании, в которой, судя по всему, верховодит рыжий молодой человек. Считается, что у такого рода людей аппетит куда лучше, чем у нас, худосочных, надеюсь, вы простите, что я причислил и вас к нашему стану.

— Их, бедолаг, видно, укачало, — сказала Клаудиа.

— Сын уже заснул?

— Да, съев полкило галет «Таррабуси». Я подумала, что лучше ему лечь пораньше.

— Мне нравится ваш мальчик, — сказал Медрано. — Прелестный парнишка, и по лицу видно, впечатлительный.

— Иногда слишком, но держится на природном чувстве юмора и на интересе к футболу и к затейливым конструкторам. Скажите, вы на самом деле считаете, что все это?..

Медрано посмотрел на нее.

— Расскажите мне лучше о своем сыне, — сказал он. — Что я могу ответить на ваш вопрос? Некоторое время назад я обнаружил, что нельзя выходить на корму. Нам не дали ужина, но каюты великолепны.

— Пока нечего желать большего, — сказала Клаудиа.

Медрано предложил ей сигареты, и она почувствовала, что ей нравится этот мужчина с худым лицом и серыми глазами, одетый с подчеркнутой небрежностью, что ему очень идет. Кресла были удобные, рокот машин помогал не думать, а просто отдыхать. Медрано прав: зачем спрашивать? Если все вдруг разом оборвется, жаль будет, что не воспользовалась должным образом выпавшими на ее долю нелепыми и счастливыми часами. И опять будет улица Хуана Баутисты Альберди, для Хорхе — школа, а ей — читать роман за романом под фырканье автобусов, опять эта нежизнь в Буэнос-Айресе безо всякого будущего для нее, однообразные, серые дни, новости по радиостанции «Эль Мундо».

Медрано, улыбаясь, вспоминал сцены в «Лондоне». Клаудии хотелось узнать о нем побольше, но, похоже, он не любил откровенничать. Бармен принес еще коньяк, издали донесся вой сирены.

— Страх — отец многих странностей, — сказал Медрано. — Думаю, что некоторые пассажиры уже начали ощущать определенное беспокойство. Мы тут не соскучимся, увидите.

— Можете посмеяться надо мной, — сказала Клаудиа, — но я давно уже не чувствовала себя так хорошо и так покойно. Мне гораздо больше нравится на этом «Малькольме», или как он там называется, чем, например, плыть на «Аугустусе».

— Новизна с романтическим налетом? — сказал Медрано, краем глаза наблюдая за ней.

— Просто новизна, одной ее достаточно в мире, где люди почти всегда предпочитают повторение, как малые дети. Вам не попадался на глаза рекламный проспект Аргентинских авиалиний?

— Может, и попадался, не знаю.

— Они рекомендуют свои самолеты, уверяя, что в их самолетах мы будем чувствовать себя как в собственном доме. «Вы — у себя дома», что-то в этом духе. Не представляю ничего ужаснее, чем и в самолете чувствовать себя так, будто ты дома.

— Наверное, будут и в самолете заваривать сладкий мате. Подавать жареную вырезку и спагетти под стоны аккордеонов.

— Все это годится в Буэнос-Айресе, да и то, если знаешь, что в любой момент можешь заменить чем-нибудь другим. Возможность выбора — вот что главное. И наше плавание вполне может оказаться своего рода тестом.

— Подозреваю, что для некоторых он может оказаться трудным. Кстати, о рекламном проспекте авиалиний: а я с отвращением вспоминаю проспект какой-то американской авиакомпании, который подчеркивал, что к пассажиру они будут относиться по-особенному, не так, как ко всем остальным. «Вы почувствуете себя важной персоной», что-то вроде этого… Мои коллеги, плывущие с нами, просто побелели бы при одной мысли о том, что кто-то назовет их «сеньор» вместо «доктор»… Да, у этой компании от клиентов не будет отбоя.

— Психология важной персоны, — сказала Клаудиа. — Эта теория уже кем-нибудь изложена?

— Боюсь, тут схлестнется слишком много интересов. Но вы начали мне рассказывать, чем вам нравится это плавание.

— Ну что ж, в конце концов, мы все или почти все со временем станем добрыми друзьями, так что не имеет смысла скрывать свой currículum vitae[23], — сказала Клаудиа. — Сказать по правде, я потерпела в жизни полное крушение, но все никак не могу смириться с судьбой.

— Что заставляет меня очень сомневаться насчет полного крушения.

— Может быть, коль скоро я еще способна купить лотерейный билет и выиграть. Жить стоит хотя бы ради Хорхе. Ради Хорхе и еще ради любимой музыки, некоторых книг, которые перечитываю… А все остальное — погребено под обломками.