Маркиза Бонапарта - Виктория Дьякова

Отвязав Звезду, Анжелика пешком отправилась к госпиталю великой княгини Екатерины Павловны, ведя лошадь в поводу. Там она привязала свою лошадку к березе и направилась к операционной палатке.

У палатки один из докторов курил сигару, время от времени поводя головой вправо и влево, разминая шею, – он вышел отдохнуть. Конопатый фельдшер, выскочив с ведром, зачерпнул воды из огромной бочки и что-то прокричал сидящим вокруг палатки раненым – наверное, устанавливал очередь. Рядом с палаткой на конской попоне спал мальчик лет одиннадцати – Анжелика сразу обратила внимание, что он очень похож на княгиню Лиз, и удивилась: «Неужели это сын принцессы? Зачем она привезла его?»

Когда Анжелика вошла в палатку, сразу увидела Лиз. Княгиня, работая тряпкой не хуже крестьянской девицы, привыкшей с детства к ручному труду, вытирала со стола, с которого только что сняли раненого. Разобрать в отдельности все, что происходило в палатке, было трудно, тем более с непривычки. Жалобные стоны доносились со всех сторон. Все сливалось в одно общее впечатление окровавленного, замотанного в покрасневшие бинты человеческого тела…

Анжелика в растерянности остановилась у входа. Но подняв голову и увидев ее, Лиза сразу позвала маркизу к себе.

– Помогите мне, если не боитесь, – предложила она. – Надо разложить перевязочный материал, – и усадив на низенькую скамейку, сунула Анжелике в руки большую корзину из ивовых прутьев, полную бинтов, совсем бурых и немного почище. – То, что использовать уже нельзя, выбросить, – распорядилась княгиня, – а то, что еще пригодится, отдайте Анне, она выстирает их.

Только сейчас Анжелика обратила внимание на Орлову. Та вполголоса разговаривала с сидящим на операционном столе солдатом, похожим на татарина, с широким, узкоглазым лицом. Рядом валялся его мундир – такие Анжелика видела на казаках, похитивших ее. Доктор в очках что-то резал на спине солдата, а тот сопел и, слушая разговор княгини, отхлебывал из железной кружки, которую Анна держала перед ним…

Когда Анжелика уже принялась за корзину, внутренне содрогаясь от запаха прогнившей крови, княгиня Лиз спросила у нее:

– Что вам сказал князь Петр? Отпустил? Вы заехали попрощаться с нами?

– Да, князь был столь любезен, что даже назначил мне сопровождающих, – ответила Анжелика, стараясь подавить тошноту. – Завтра утром я покину вас.

– И сразу же отправляйтесь домой! – посоветовала ей княгиня Лиз. – Здесь чем дальше, тем станет только горячее.

– Да, я уже думала об этом, – согласилась Анжелика.

Княгиня выжала тряпку в деревянной кадке – Анжелика вспомнила, сколько дивных перстней украшало эти прекрасные руки в Петербурге, а вот теперь… Если бы поступок Лиз был бы единичен, возможно, Анжелика бы и удивилась, но самоотверженность русских, всех, от мала до велика, независимо от званий, встречалась повсюду, и теперь маркиза понимала, что Лиз просто не могла поступать иначе. Первая и избранная в мирной жизни, она несла свой крест стойко и в лихую годину, подавая пример всем остальным и побуждая их к мужеству.

– Ух! Ух! – послышались вскрики подопечного княгини Анны. Он вдруг пронзительно завизжал, взвился, а потом осел.

Анна прижала его голову к груди и что-то нашептывала на ухо, поглаживая по плечу, как ребенка. Доктора быстро наложили повязку – казака сняли со стола и увели. Вытерев платком со лба выступившие бусинки пота, Анна присела на скамью, уронив голову на руки. Она смотрела перед собой – мысли княгини явно блуждали далеко.

Лиза подошла к ней и ласково дотронулась до плеча.

– Он приедет, – проговорила она негромко, – я уверена. Надо немного подождать.

– Где-то так сильно стреляют, – вздохнула Анна, прислушиваясь. – Мне кажется, Миша там. Я привезла с собой Чесменскую шпагу моего отца, – сообщила она, подняв на Потемкину повлажневшие синие глаза, – это самая дорогая память, которая мне осталась от батюшки. С ней Алексей Орлов разгромил турок при Чесме. Я всегда хранила ее как зеницу ока. Когда павловские гвардейцы поволокли меня в ссылку, унизив до смерти отца, все, что я успела схватить, – это его шпагу и икону… Шла с ними босиком по острым камням и прижимала к груди. А павловцы еще хлестали меня нагайками… Теперь вот хочу отдать эту шпагу Мише. Может быть, она принесет удачу нашему войску?

– А я привезла с собой сына, – грустно улыбнулась Потемкина, – и таврический клинок, как ты. На нем еще не просохла кровь Платона Зубова, который все же поплатился за то, что отравил князя Потемкина в Яссах. Он думал, никто не узнает про то. Но я узнала.

– Ты посылала Алексея?.. – встрепенулась удивленная Орлова.

– Тихо! – остановила ее Потемкина. – Не надо так громко. Я посылала тех, кто любит Россию и помнит о ее славе, поруганной высокомерным сребролюбием. Теперь с этим клинком в бой вступит мой сын.

– Но ему всего тринадцать лет, Лиз, – в голосе Анны послышался упрек. – Это так мало!

– Этого достаточно, когда на карту поставлена судьба Отечества, – ответила Лиз твердо. – Саша пойдет в сражение. Князь Петр Иванович обещал мне взять его. Внук князя Потемкина не может сидеть в стороне, когда каждый русский проливает кровь за Россию.

Полог палатки откинулся – заглянул солдат в накинутой поверх посеревших бинтов, перекрещенных на груди, артиллерийской шинели. Поискал глазами, потом, завидев Потемкину, радостно прокричал:

– Вота она, матушка! Там это, Лизавета Григорьевна, фельдъегерь от государя тя ищет… – И, оглянувшись, замахал призывно рукой: – Сюды, сюды иди, служивый!

– Курьер от императора? – черные, точеные брови Потемкиной недовольно дрогнули. – Не успели приехать – уже второй. Александр торопит меня с возвращением, – пояснила она Орловой, направляясь к выходу. – Он не хочет, чтобы я долго оставалась при армии.

– Он знает, чего не хочет, – загадочно улыбнулась Анна. – Еще бы…

– А для меня это единственная возможность, – вернувшись на несколько шагов, вполголоса произнесла Потемкина, – быть рядом, и чтобы Он, – она выразительно указала взглядом туда, откуда вот-вот должен был появиться фельдъегерь, – чтобы Он не наблюдал за мной. Хотя ему, конечно, донесут… Прихвостней при штабе полным полно.

Полог палатки снова откинулся – на пороге возникла рослая фигура фельдъегеря в белом с иголочки мундире и черной треуголке. Наклонив голову, он прошел внутрь и произнес отчетливо и громко:

– К ее светлости княгине Елизавете Григорьевне Потемкиной от Его Величества государя российского Александра Павловича Первого – пакет.

В операционной палатке мгновенно наступила тишина. Доктора и раненые застыли в тех позах, в каких застало их громогласное сообщение.

Княгиня Потемкина, с трудом подавив улыбку, притворно строго нахмурила брови и, приняв письмо от посыльного, заметила ему:

– Нельзя ли потише, милейший? Здесь – раненые.

– Прошу прощения, – смутился тот, взглянув вокруг.