Мой личный враг - Татьяна Устинова

Все наконец-то встало на свои места. Андрей прозрел и понял,что ему не место рядом с ней, никчемной толстой дурой, телевидение перешагнулочерез нее, так и «не заметив потери бойца», как пелось в какой-то революционнойпесне, самозванка получила по заслугам. И теперь нужно было начинать заново строитьсебя, возрождая из пепла, как возрождалась какая-то птица Феникс, историюкоторой Александра с детства не могла запомнить. Однако самое трудное ипечальное состояло в том, что Александра не знала, для чего нужно стараться,кому понадобится новая, возрожденная Александра Потапова. Самой себе она былане нужна. Саму себя она ненавидела и презирала и знала, что теперь так будетвсегда, что бы она ни делала, за что бы она ни взялась.

И все-таки ей требовалось начать все сначала. Она долго немогла понять, для чего именно. Для чего она затеяла всю эту историю с ФилиппомБовэ, рискуя укрепить подруг во мнении, что от горя она все-таки спятила.Почему паралич, сковавший ее в первые дни после катастрофы, так быстро прошел,уступив место ежедневным заботам: что поесть, когда постирать, чем занятьвремя, которого раньше так катастрофически не хватало… Ведь душа-то умерла,осталось лишь громоздкое, вялое тело, требующее постоянных забот.

И все же что-то держало ее на поверхности, не давая сголовой ухнуть в отвратительную зловонную жижу воспоминаний и разодранных вклочки иллюзий. Это «что-то» осторожно прокрадывалось из фальшиво-смиренныхглубин подсознания, когда Александра, наглотавшись снотворного, заставляла себяспать. Оно растекалось ледяной лужей в мозгу, заставляя ее трястись в настоящемознобе, оно требовало — борись, не сдавайся, докажи всем, что ты лучше, умнее,сильнее, чем о тебе думают. Думают все, даже самые близкие, те, ктодействительно тебя любят. Пусть они узнают, какая ты на самом деле.

Придумай себе новую жизнь и сделай ее такой, как тебехочется, и тогда посмотрим… Тогда мы еще посмотрим, так ли ты ничтожна и слаба,как всем кажется…

Она засыпала только под утро, но просыпалась, как от толчка,всегда ровно в семь, чтобы броситься на кухню готовить Андрею завтрак. Он оченьрано уезжал и много работал, ее бывший муж…

Ночные видения, в которых она неизменно былапобедительницей, днем рассеивались, но из них вызревало цепкое, до горловогоспазма, желание сделать что-то такое — необыкновенное, удивительное,невозможное, — чтобы все поняли наконец, какая она, Александра Потапова!

Филипп Бовэ держал около уха нагретую телефонную трубку излился. Он начал злиться с самого утра, когда принял решение позвонить, итеперь уже злился как-то по инерции, понимая, что дозваниваться все равнонужно.

Он набрал один номер, где никто не ответил, потом другой,затем, сверяясь по записной книжке, третий. В этом, третьем, месте трубку взялисразу, но переадресовали Филиппа на четвертый номер, который он торопливонабрал, опасаясь, что не выдержит и швырнет легкую пижонскую трубку в стену.

— Это я, — сказал он, услышав ангельской чистоты голос. — Яв Москве, так что особенно не возбуждайся.

Обладательница ангельского голосочка засмеялась переливчатымбриллиантовым смехом, в котором сочетались умеренная радость от его звонка,нежный упрек, намек на чувственность, легкий вызов и еще три десятка разныхоттенков, Которые Филипп давно научился различать, — как будто выучилспециальную азбуку для привилегированных. Сегодня ему очень не хотелось пускатьэту азбуку в ход.

Переждав нежный смех, он спросил почти сердито:

— Как дела?

— Почему такой странный голос? — пропел ангел на том концетелефонного провода. Или провода уже давно отменили? И, вообще говоря, ангелыне поют, а трубят…

Внезапно развеселившись, Филипп ответил, что с голосом унего все в порядке, просто проблемы со связью.

«Да еще какие, — подумал он стремительно, — да еще какиепроблемы со связью…»

— Зачем ты звони-ишь? — растягивая гласные, спросил ангел. —Соскучился?

— Нет, — сказал Филипп честно. — Очень много работы и оченьмного проблем. По правде говоря, мне некогда скучать…

Ангел обиделся. Это тоже входило в азбуку дляпривилегированных, поэтому Филипп понял сразу.

— Ну-ну, — сказал он неопределенно. — Не стоит сердиться,дорогая, это тебе не идет.

Иногда он ненавидел штампы, которыми разговаривал и с этимангелом, и со всеми другими, ему подобными. Иногда, как сейчас, он радовался,что они существуют. Этот специальный язык изобрели для того, чтобы можно былоговорить сколько угодно и не быть пойманным за язык, а в итоге ничего несказать.

По-русски так разговаривать было невозможно.

— Я не сержусь, — поколебавшись, пропел — или все-такипротрубил? — ангел. — Я просто очень, о-очень по тебе соскучилась. А ты всепропада-аешь в своей гадкой Москве с белыми медведями.

— Белые медведи на Северном полюсе, — сказал Филипп, — а наЮжном пингвины.

— Что? — опешил ангел, неожиданно съехав со своегоангельского тона. — Филипп, я не понимаю, как-то плохо слышно…

— Я женюсь, — сказал Филипп, решив разом покончить с жизнью— зачем длить мучения? — Я женюсь, здесь, в Москве. Ничего страшного, это всеголишь на год, потом мы разведемся, здесь же, в Москве. Этого требуют дела — итолько. Я просто ставлю тебя в известность. Покуда я буду женат, встречаться мыне будем.

— Филипп, ты заболел? — спросил ангел нормальнымчеловеческим голосом, забыв добавить в него серебристость колокольчика исвежесть Утреннего средиземноморского бриза. — У тебя температура? Или тебяпохитила эта… как там ее… ах, нет, я забыла… Да! Русская мафия?

— Мафия? — переспросил Филипп. — Впервые в жизни слышу этослово. Где ты его взяла?

— Но как же, — растерянно забормотал ангел, — это теперь всезнают. Все знают, что она в Москве всех похищает и творит всякие беззакония…

— Кто? — спросил Филипп.

— Мафия, — совсем убитым голосом сказал ангел. — Русскаямафия.

— А-а… — протянул Филипп и замолчал, зная не только излитературы, но и по собственному жизненному опыту, что, взявши паузу, нужнодержать ее до последнего, не сдаваясь.

Конечно, ангел паузы не выдержал, и Филипп понял, что первыйраунд — за ним.

— Филипп, может, ты все-таки объяснишь, что происходит? —холодно спросил ангел. — Или я не имею совсем никаких прав?

— Ты имеешь все права, — заверил Филипп, — и можешь спрашиватьо чем угодно, только я пока отвечать не буду. Я имею на это право, как тысчитаешь?