Весна с детективом - Елена Ивановна Логунова

самом деле входит в контакт с потусторонней силой».

Она улыбнулась:

- Вот и весь секрет, Антон Иванович. Роман мой - самый обычный, я вас уверяю. Таких - худших, лучших, без разницы - во всем мире продается полно. Просто я догадалась, каким образом мне выделиться из общей массы…

- Значит, ты все это придумала? - выдохнул Антон.

- Ну да.

- И бабушки тоже не было? - уточнил он.

- Почему же? Была, - вздохнула Вика. - И я часто ее вспоминаю. И скучаю по ней. И ставлю свечки за упокой ее души.

- То есть… ты нормальная? - Антон Иванович вдруг перешел на «ты». - И никакие покойники к тебе не приходят? Ты самая обычная, такая же, как я?

Вика хмыкнула:

- Ага.

И тут бывший Смола задал ей вопрос, за который Вика от всей души поставила ему пятерку с плюсом.

Он посмотрел на нее долгим, внимательным, мудрым взглядом и медленно проговорил:

- А бабушка?… Бабушка… Она на тебя не обидится?

Вика с полуслова поняла его. Она вздохнула и чистосердечно сказала:

- Я много размышляла над этим… И… я думаю… Я думаю, она меня простила… Она меня всегда прощала. Как и я ее…

Вика повертела в руках бокал с мартини и тихо, полушепотом добавила:

- Она меня очень любит.

Евгения Михайлова

Постигая ненависть

Мой отец родился одиннадцатого мая. Бабушка каждый год устраивала по этому поводу обед у себя, ставила на стол блюда, которые готовила для нас не меньше трех дней и ночей. Она внимательно слушала первый тост папы, который всегда очень красиво говорил о том, что человек защищен от бед, пока его любит мать, осторожно отпивала глоток из своего бокала и вытирала платком рот и мгновенно взмокшие глаза.

- Майский ты, Вова, - говорила она. - Майский - это всю жизнь маяться. Сильно я тебя жалею. Такой ты удачный родился… Только майский.

Папа опускал свои невероятно длинные ресницы на глаза-каштаны, лицо его на мгновение приобретало детское, потерянное выражение, а затем он произносил свою очередную очень смешную шутку, и мы все покатывались со смеху.

Он был красивым, умным, талантливым. Он был добрым, страстным и не терпел нарушения гармонии, искажения пропорций. Бунт его против примитива бывал бурным, нелепым, никому, кроме нас и его самого, не опасным.

Папа просто взрывал под собой почву, рубил сук, на который мог бы присесть и отдохнуть, истреблял собственную интеллигентность, слабость, свои проницательность и даже внешнее благородство. Это были запои, когда он изо всех сил старался вызвать в окружающих отвращение, чтобы питать собственную ненависть к любому уродству мыслей и душ.

Помню, как я кричала на него, оскорбляла и унижала. Мама открывала дверь и выгоняла из дома к бабушке. И как только за ним закрывалась дверь, я начинала его жалеть, бояться, что он попадет под машину, что не сможет доехать до бабушки и вернуться к нам.

Сейчас я часто думаю об этой удивительной особенности папы - он мог страшно рассердить, обидеть, даже ранить, но он никогда, ни в какой самой ужасной, ситуации не вызывал отвращения. Он приходил после нескольких дней пьянства в грязной рубашке, с сильным запахом перегара и стоял перед нами, как перед своими палачами, взывая к нашему праву казнить его или еще разок помиловать.

Невероятно: его отекшее, покрытое щетиной лицо освещалось самым разумным взглядом, какой я встречала у людей.

Я смотрела на его бессильно опущенные руки - неожиданно нежные, слабые руки с очень тонкими пальцами, как у музыканта. Он - очень крупный, высокий мужчина - вдруг прижимал их к груди, как будто умолял пощадить только сердце. Оно у него постоянно маялось и тосковало, потому он не находил ни отдыха в покое, ни забвения в компаниях и водке.

Папа был очень талантливым и ярким архитектором. Из-за проблем его с удовольствием понижали, лишали премий, часто и зарплаты. А затем, пользуясь папиным неутолимым чувством вины, заставляли его работать сутками и почти даром. Мы жили в основном на мамину зарплату.

Я окончила школу и устроилась секретарем к ректору института. Какая разница, каким путем входить в храм высшего образования? Сразу стала получать хорошую зарплату, а ректор ко мне так неровно дышит, что студенткой стану и диплом получу. И не думайте, что мне нужна формальность.

Учиться я умею и люблю. Эту потребность и необходимость мне открывал папа с раннего детства.

Он, кажется, знал все на свете. Просто знал, искал и считал богатством. Для него образование было способом существования, а не добыванием денег.

Я хотела быстрее стать независимой материально. Дома у нас звучала только тема денег. Мать без конца упрекала отца в том, что он не зарабатывает. А он, как будто не понимая, о чем речь, настойчиво переспрашивал:

- Ты больше не любишь меня? - И поворачивался ко мне: - Ира, ты тоже не любишь меня?

Я никогда не успевала ответить. Кричала мама:

- Нет, нет, нет. Ты нам мешаешь. За что тебя любить?!

И папины длинные ресницы, как всегда, прятали его покорность и согласие: «Да, меня любить не за что».

Папа умер оттого, что его не за что было любить. Он перестал бунтовать и сопротивляться. Он погас, как сбитый ветром огонек свечи. Папу спас от жизни его месяц май. Рак - тот диагноз, который часто скрывает настоящую причину смерти.

По жестокой сути, мы все отмучились. Мама стала больше следить за собой, хорошо одеваться. Я скрывала от нее свои мысли и чувства. А понимала я следующее: такого мужчину, как папа, встретить еще раз в жизни практически нереально. Таких не бывает. Редкое или уникальное сочетание благородства, ума, внешней привлекательности. И все это маскирует вход в настоящую пропасть страданий, отчаянных поисков идеала и бессонного отчаяния. То есть - не дай бог встретить: сразу пропадешь.

Маме так повезло лишь по одной причине: она раньше была невероятно хороша собой. Она и сейчас считается красивой, но я все чаще преодолеваю в наших отношениях чувство отторжения, иногда отвращения.

Лишенная ореола папиного восхищения, мама становилась самой собой - обыкновенной теткой с неплохим лицом и нормальной фигурой. Странно: я после смерти отца совсем не находила в ней ни ума, ни доброты, ни обаяния. Возможно, и бедный папа заливал спиртным такое разочарование. Такое разрушение придуманного совершенства.

А когда мама привела нового мужа, все вообще