Последний бой - Олеся Шеллина

Хейм, председательствующий на этом маленьком собрании. — Надеюсь, вы добрались хорошо?

— Да, благодарю вас, — я старательно улыбался этим господам, оказавшимися настолько предсказуемыми, что было даже скучно. — Вас удовлетворили те тридцать серебряников по современному курсу, что вы получили от меня в знак признательности за наше столь плодотворное сотрудничество? — они растерянно переглянулись, но затем ван Хейм рассмеялся и погрозил мне пальцем.

— А вы шутник, ваше высочество, — я тоже громко засмеялся вместе со всеми. Да, я такой. Мне бы в цирке выступать, так сильно я люблю пошутить. Отсмеявшись, я бросил на стол пачку бумаг.

— Я хочу поздравить вас, господа, с наследственным дворянством Гольштинии. Император Священной Римской империи и императрица Российской империи, которая эти земли арендовала, выступили гарантами и свидетелями законности назначений. Еще раз поздравляю вас. Надеюсь, что теперь мы будем сотрудничать по вопросам Ост-Индийской и Вест-Индийской компаниям более тесно. Все-таки я, как действующий герцог Гольштейн-Готторпский хочу, чтобы мои подданные процветали вместе со мной.

— Благодарим вас, ваше высочество, — голландцы смотрели на заветные свитки как завороженные. Вот тебе и республика, мать вашу. — И мы надеемся, что вы не будете полностью отстранять голландцев от дел компаний.

— Я обещал этого не делать, — я поднялся и перестал улыбаться. — А я всегда держу слово. Все они останутся, кроме руководства, естественно, на своих местах, если принесут мне присягу с перспективой стать гражданами Российской империи, если ее величество заинтересуют данные земли. Как вы знаете, мы не настаиваем на том, чтобы они принимали православие. Вопросы веры остаются личными для каждого. Но терять стольких прекрасных работников, способных обучить большое количество русских, это расточительно, слишком расточительно.

— Обучать? — ван Хейм переглянулся с остальными.

— Конечно, я хочу развиваться. У Российской империи есть для этого ресурсы, которые я планирую использовать. Надеюсь, вы не будете мне в этом мешать, — обведя собравшихся холодным взглядом я снова улыбнулся. — Доброго вам дня, господа дворяне. Надеюсь, вы с достоинством будете нести это бремя.

Не дожидаясь ответа, я вышел из зала. Улыбка тут же слетела с моего лица, и сильно захотелось помыться. Ну ничего, ты знал, что политика — это грязь и невозможно ею заниматься, оставаясь чистеньким, привыкнешь, Петька, никуда не денешься. Другое дело, что так не хочется к этому привыкать.

— Откуда вы знали, что они согласятся? — тихо спросил Гюнтер, когда мы сели в карету, предоставленную на Ван Веном.

— Потому что это гребанная республика, — я протер лицо. — Это гребанная республика, где царит засилье немецкой аристократии. Бароны и герцоги Священной римской империи голландцев за людей не считают, и они вынуждены так править и так расставлять приоритеты, чтобы учитывать желания этих самых аристократов, для которых никогда не будут ровней. Они пыжатся, пытаются показать, что такие прямо республиканцы, но сами испытывают благоговение перед титулами. И так было всегда и во всех республиках, всегда и во всех. Их было легко купить, но, Гюнтер, предавший однажды, предаст и второй раз, так что от этих господ нужно будет потихоньку избавиться. Те же, кто придет на их место, не удивлюсь, если это будут их дети, постепенно привыкнут к тому положению вещей, при котором Ост-Индийская компания принадлежит русским, управляется русскими, и фактории фактически являются русскими территориями. Это дело не одного года, и я вовсе не собираюсь пилить сук, на котором сижу, поэтому большинство контрактов будет разорванно и снова заключено с теми же людьми. Все просто.

— Вы таким образом, Петр Федорович, постепенно Голландию в Российскую провинцию превратите, — проворчал Криббе.

— Вряд ли, мне не позволят этого сделать, — я покачал головой, хотя, видит Бог, сначала даже на мгновение задумался над этой перспективой. — Нет, мне не позволят.

— Поживем, увидим, — и Гюнтер посмотрел в окно. Снова накрапывал дождь и нужно было быстрее уходить из Амстердама, пока еще было возможно.

В Амстердамской палате компании было людно. Сотрудники, клерки всех мастей, военные, купцы, капитаны кораблей — всех их беспокоил только один вопрос, что им делать дальше. Верхушка из шестидесяти членов правления компании собрались в отдельном зале. Многие прибыли издалека и да, половина из присутствующих были теми самыми немецкими аристократами, про которых я говорил Криббе. И, пожалуй, имперские амбиции именно они проецировали на деятельность всей компании.

Я вошел в зал стремительно в окружении преданных мне людей, в ряды которых как-то незаметно проскользнул Ван Вен. Похоже, кто-то хочет выслужиться. Хотя я не против здоровой амбициозности.

Дверь закрылась, но я не стал садиться, а обвел всю эту честную компанию пристальным взглядом. Мне нужны были пятнадцать из них. Вообще-то семнадцать, но двоих я пока не могу достать по вполне объективным причинам, они находятся в Батавии.

— Господа, — вперед вышел Криббе, вытащил список и принялся зачитывать те самые пятнадцать фамилий. — Встаньте. — Они, недоуменно переглядываясь, поднялись, и Гюнтер отступил в сторону, давая мне слово.

— Вы уволены, прошу покинуть зал заседаний, — ровно проговорил я, и направился во главу стола.

— Да как вы смее...

— Я смею, а вы, покиньте зал заседаний, — скоро их всех арестуют по подозрению в расхищении средств республики, выделенных на подавление беспорядков в Батавии. Это входило в нашу сделку с новоявленными дворянами. Переговоры велись почти год, за время которого небольшой корабль «Стремительный» настолько часто ходил в Амстердам и обратно, что команда уже с закрытыми глазами могла пройти любой фарватер на этом пути.

— Ах ты, щенок, — один из пятнадцати больших шишек компании, которые с моей точки зрения Великого князя и герцога были всего лишь купцами, то есть торгашами, и чьи имена я принципиально не собирался запоминать, выхватил пистолет. Нет, все-таки с охраной подобных объектов надо что-то делать, это точно.

Раздался выстрел и вмиг потерявший очень и очень многое купец упал на пол, а бледный Ван Вен опускал дымящийся пистолет.

— Какое глупое самоубийство, ну не разорился же он подчистую в конце концов, зачем было стреляться? — и я отвернулся от тела, которое уже сноровисто вытаскивали из зала, а за дверьми, наконец-то воцарилась тишина. Дождавшись, когда четырнадцать уволенных бывших директоров выйдут из зала, чтобы сразу попасть в распростертые объятья шефа полиции, который их почему-то недолюбливал и с радостью осуществил арест на глазах у изумленной публики, я повернулся к оставшимся директорам, сидящим за столом. — Надеюсь,