Гадалка для холостяка - Анна Белинская

class="p1">О чем я говорил? Свалить незаметно? До свидания.

Выхожу из своего невольного убежища. Смысла скрываться больше нет, когда два угольных глаза хитро на тебя посматривают.

— Извините, — тушуюсь я и отвожу взгляд. Чувствую себя мелким засранцем, навалявшем в штаны, под ее пронзительным взглядом. Можно было бы включить режим «козла»: нахамить и с чувством оскорбленной души покинуть этот вертеп. Но не получается отчего-то. Как бы там ни было, но я в чужом доме и правила приличия никто не отменял. — Спасибо за... — осекаюсь. Благодарить за одолженный унитаз — ну такое себе. — В общем, извините еще раз. Неловко получилось, — мнусь как сопляк, тысячу раз себя пристыдив. — Мне, наверное, пора...

Красава, Миронов! Браво! Так низко ты еще не падал. Нагадил и в кусты.

— Не за что, — пожимает плечами Белладонна. — А для чего вы приходили? — изящно выгибает аккуратную светлую бровь. Светлую? Только сейчас обращаю на данную особенность внимание. На контрасте с темными волосами и черными глазами светлая бровь выглядит естественнее и на своем месте. — Вряд ли для того, чтобы у меня дома в туалет сходить, — усмехается шарлатанка.

Краска стыда топит мою помятую рожу. Действительно, это выглядит примерно так: пришел, поспал, справил нужду и свалил. Гай Юлий Цезарь отдыхает, блин.

— Извините, — обреченно выдыхаю. — Я вчера изрядно перебрал. Черт, — провожу рукой по волосам, зачесывая смятые пакли назад. — Никогда себе такого не позволял, — оправдываюсь.

Не могу этого объяснить, но вести себя по-скотски не выходит. Стою, как мальчишка, и пристыженно пробую найти себе оправдание.

— Да уж, — хмыкает, — весь подъезд на уши подняли, помните?

— Извините. Соседка ваша оказалась боевая, — сдержанно улыбаюсь.

— А... что еще вы помните? — настороженно интересуется девушка.

Напрягаюсь и я. Было что-то такое, о чем я должен помнить? Что я успел начудить?

Но кроме картинки утренних ножек в коротких шортах моя память ничего не подкидывает. Может, это и к лучшему. Степень моего сегодняшнего позора и так стремится к своему апогею.

— Я что-то натворил? Простите, но голова чугунная. С трудом вспомнил, как я вообще здесь оказался, — удрученно развожу руки в стороны.

Офигенно. За короткое время я показал себя надирающимся до беспамятства алкоголиком, дебоширом и говнюком. В прямом смысле. Лайфхак как произвести отрицательное впечатление.

Плечи Белладонны, покрытые широким безразмерным балахоном, расслабленно падают.

Переоделась, ведьма. А жаль…

— Ну кроме того, что вы вломились ко мне на ночь глядя и уснули на моем диване, ничего не произошло.

Искренне надеюсь.

— Извините, — в который раз за утро повторяю я.

— Так все-таки я могу узнать причину столь позднего визита? — поднимает вопросительно светлые брови, и я вновь залипаю.

Что мне ответить? Что поддался пьяному порыву?

— Хотел вас отблагодарить, — неожиданно вылетает из меня. — Ну и извиниться за свое вчерашнее поведение. Мы не заплатили вам за сеанс. Считаю это неприемлемым, — надеюсь, звучит правдоподобно.

Да и, с другой стороны, компенсировать ночлежку и возможность воспользоваться туалетом считаю необходимым.

— Оу... — взволнованно бегают глаза Белладонны. — Ну что вы... я ничем вам не...помог...ла... — гадалка завороженно наблюдает за моими пальцами, которые уверенно орудуют в портмоне.

Достаю две пятитысячные купюры. Запнувшись, накидываю сверху еще столько же. Надеюсь, этого хватит, но в любом случае налички больше у меня нет.

Замечаю, как вспыхивают глаза хозяйки квартиры. Каждый глаз горит по десять тысяч рублей.

— Спасибо, — протягиваю деньги девушке. — Возьмите.

— Это ... это много, уберите, — отнекивается Белладонна, но купюры в руке крепко сжимает.

Усмехаюсь внутри себя. Все-таки я был прав. Все любят деньги. И от чистого сердца можно отвесить только поджопник.

— Я настаиваю. За причиненные хлопоты и в качестве извинения.

Выдавив из себя полуулыбку, озираюсь по сторонам. А вот теперь, кажется, пора. Пора улепетывать.

Мои щегольские монки стоят аккуратно на половике у двери. Иду к ним навстречу, когда слышу тот самый тоненький искристый голос, которым Белладонна напевала в кухне:

— Может, выпьете чая или кофе?

Останавливаюсь.

Я же не ослышался? Оборачиваюсь и вижу неуверенно переминающуюся с ноги на ногу девушку.

Должно быть, она права и ее квартира обладает гипнотическими свойствами, потому как я решительно соглашаюсь. Если меня спросить почему, я не отвечу. Я и сам не знаю.

В кухне аппетитно пахнет. Мой опустошенный живот восторженно хрюкает, оповещая, что он пуст и готов заполняться.

За крохотным столом помещаюсь только я и мои локти. Здесь все очень скромное, словно в доме Дюймовочки. Но бесспорно чисто. Я замечаю это, потому что чистоплотность у меня в крови. Я воспитывался Рудольфовной, для которой порядок — непоколебимая идеология, внушенная мне с детства.

Пока хозяйка хлопочет с эмалированным чайником, путаясь в длине своего балахона, я рассматриваю микроскопическую кухню: однокамерный холодильник отечественного производства, самая простая микроволновка, раковина из нержавейки и несколько навесных шкафов. И на что же уходят заработанные шарлатанкой деньги? Не думаю, что она в них нуждается, но, судя по нищенскому интерьеру, все выглядит так, словно она вешает лапшу за бесплатно.

Но я в это не верю.

— Ваш чай, — передо мной опускается чашка с кипятком и нечто в нем плавающим, похожее на тертый кирпич, упакованный в бумажную салфетку. — Разбавить?

Очевидно, мое разглядывание заварочного пакета Белладонна расценивает именно так.

По утрам я пью кофе. И я не помню, чтобы просил у нее чай. Я ведь правильно понимаю, что этот окрашивающий сверток — пакет чая? Я помню, как Белладонна пригласила меня выпить чай или кофе. Я хотел кофе.

— Оставьте, — бурчу я. Смысл спасать дерьмо. Хоть разбавляй, хоть не разбавляй — от этого оно лучше не станет.

Рядом приземляется еще одна чашка, и я приближаю ее к себе, потому что не могу не обратить внимания на яркую надпись «У Яны нет ничего лишнего: ни стыда, ни совести!».

У Яны?

— Угощайтесь, Илья Иванович.

Илья Иванович... Илья Иванович... Знакомые интонации кружат голову. Напрягаюсь, чтобы вспомнить, где и от кого я их слышал.

Этот голос... Не низкий, не сдавленно — горловой... А чистый, тонкий, мелодичный... Илья Иванович...

Но всё, что мне удается уловить — это запах оладьев, затуманивающих рассудок: пышных, румяных, горяченьких, с пылу с жару. Рот заполняется слюной. Скольжу голодными глазами по столу правее, где нахожу пиалу с