Обратный отсчет для Пальмиры - Сергей Зверев

– Задача ясна, командир, – сказал подошедший к ним Белов и вопросительно посмотрел на Котова: – Разрешите выполнять?

– Запомни, Седой, тебе для атаки нужно минимум пять минут, чтобы выйти на исходную и начать спокойно двигаться к воротам. По моей команде пойдешь. И что бы тут у меня ни творилось, ты себя ничем не выдашь. Будешь ехать медленно и улыбаться, пока не достигнешь расстояния вытянутой руки.

– Я понял, командир!

– Тогда все по местам.

До сумерек оставалось еще часа два или чуть больше. День заметно удлинился, что давало некоторое преимущество, но часто самым большим другом спецназовцев была именно ночь, темнота, желательно с непогодой. Зимин шел последним, с завистью глядя, как командир и двое контрактников, следующих за ним, скользят по земле, применяясь к формам рельефа. Как у них все плавно получается, это даже не скольжение змеи, а больше похоже на то, как перекатывается ртуть.

Котов шел первым, вспоминая форму трех карьеров. Первый и третий – самые маленькие, второй – самый большой, и там, судя по виденным в бинокль следам, производилось много взрывов. Наверняка эта группа идет именно туда. Если так, то спецназовцы успеют к этой точке раньше боевиков. Хоть минута, хоть тридцать секунд, но это фора, это возможность атаковать неожиданно. Белов сейчас сидит наверху и смотрит в бинокль. Он должен подсказать, если группа боевиков изменит направление движения, если выйдет вторая группа, если боевики остановятся, если произойдет что-то еще важное и неожиданное, что командиру обязательно надо будет учитывать при выполнении этой локальной задачи. Если Белов молчит, значит, все в норме.

– Барс, я – Седой! Группа вошла в первый карьер. Вижу их хорошо. Идут компактно.

– Понял тебя, Седой, – тихо ответил Котов, пользуясь тем, что пока отвечать можно. Когда они спустятся в карьер, придется соблюдать режим полного молчания. Кто знает, вдруг там постоянные посты охраны за каждым поворотом.

Вот и большой карьер. Капитан остановился и быстро огляделся. Точно, это место он определил себе для точки нападения еще сверху. Так, Алейникова почти к бровке карьера, есть там небольшой уступ, на котором он сможет расположиться. Два выстрела с него обязательно, потом может лежать или сидеть и любоваться. Третий выстрел от него может потребоваться только в том случае, если все же кого-то упустят.

– Боб, к выходу, – рукой показал Котов Крякину. – У тебя будет «первая скрипка». Атакуешь аккуратно, после того как Сокол свалит автоматчиков. Выбирай наиболее сильных и опасных. Мы с Босым атакуем следом, когда группа растеряется. Смотри, не отпускай их от себя больше чем на семь метров.

– Я помню, товарищ капитан, – тихо пробасил Боря Крякин.

– Босой! – Капитан потянул за рукав Борисова и показал на холмик почти в середине карьера: – Видишь бугорок? Слейся с ним, замри и жди. У нас с тобой, если никто не нарушит планов, самое короткое расстояние броска, метров пять, не больше. Возьми у Сокола еще один нож. Ты у нас метальщик самый техничный, может пригодиться.

Заняв позиции, спецназовцы замерли и почти перестали дышать. Зимин с автоматом наготове находился в десяти метрах за спиной Котова. Его задачей было, если что-то пойдет не по плану, шквальным огнем прикрыть группу и дать возможность своим товарищам отойти или занять огневые позиции для отражения внезапной атаки. И все. Секунды вдруг стали медленными и тягучими, как сироп. И удары сердца стали реже, и звуки протяжнее и неторопливее. Надо быть спецназовцем, надо суметь выжить во многих скоротечных или затяжных, безвыходных и безнадежных боях, чтобы научиться вот так сливаться с природой, с местностью, с окружающей средой, становиться травой, землей, скалой, а потом, в нужный момент, обрушиваться коротким смертоносным, сокрушительным ударом и снова исчезать, оставляя после себя смерть, разрушения, страх… но только не следы.

Двое автоматчиков шли первыми. Это были здоровенные мужчины с бородами, в светлых штанах и длинных рубахах. Кто-то специально, наверное, поддерживал в лагере атмосферу национального колорита. Может быть, таким образом намеревались прививать патриотизм, а может, не хотели, чтобы издалека бросалось в глаза, что здесь не просто мирные граждане, а вооруженные бойцы оппозиции.

За автоматчиками охраны шли уже люди в камуфляже. Разного возраста, разного роста и телосложения. Один человек в середине группы сразу привлек внимание Котова. Наверное, он просто держался с большей уверенностью и чувством собственного достоинства, но, главное, в отличие от остальных ничего не нес в руках, кроме какого-то прибора на черном ремне. Вот этого брать надо обязательно «теплым», определил для себя Котов, надеясь, что его бойцы тоже выделят этого человека из всей группы. Отдавать приказы поздно, произносить что-то, даже тихо, в микрофон коммуникатора опасно. Теперь все решает тактическая выучка, опыт и мастерство каждого спецназовца. «Ну, погнали наши городских», – вспомнилась почему-то Котову поговорка друга его отца. Хмыкнув, он трижды стукнул по микрофону и четко произнес:

– Сокол, я – Барс! Начали!

И почти сразу рухнул как подкошенный первый автоматчик. Для того чтобы осознать, что с одним из твоих товарищей случилась беда, нужна секунда. Тем более людям, осознающим себя на войне. Но прошло меньше секунды, как группа вдруг остановилась, и второй автоматчик начал поднимать оружие и поворачивать голову в сторону, откуда могли раздаться выстрелы. И снова не подвел старшина Алейников, подтверждая свой статус лучшего в группе снайпера. Второй автоматчик выронил автомат и опрокинулся навзничь.

Котов вскочил и бросился вперед, едва различая за спинами оставшихся в живых боевиков широкоплечую фигуру Бори Крякина. Произошло то, что Котов так удачно срежиссировал. Потеряв двоих убитыми, боевики были готовы к отражению атаки с фронта, но тут же подверглись атаке с тыла. Этих секунд непонимания и дезориентации хватило, чтобы спецназовцы сблизились с ними до расстояния вытянутой руки.

Боря Крякин даже не остановился, когда ему под ноги покатился труп с рассеченным ножом горлом. Боевики побросали свои ящики и сумки, один из них, наиболее опытный, кинулся к телу автоматчика, чтобы поднять орудие, но тут же нож, брошенный Борисовым, вонзился ему чуть ниже ключицы, и сам Лешка оказался рядом.

Котов оценивал ситуацию, видел почти каждое движение врага и своих бойцов, но ни на секунду не выпускал из поля зрения свою главную цель – человека с прибором на черном ремешке. Он отчетливо видел его опущенный вниз кончик большого носа, темные брови, густые волосы с легкой проседью и широко посаженные светлые и ледяные глаза, не выражавшие ничего. Такие глаза бывают у слепых.

Боевик кинулся к оружию убитых автоматчиков, но сириец и Котов почти опередили его. В тот момент, когда рука потянулась к лежавшему на земле оружию, нога спецназовца в армейском песочного цвета ботинке врезалась ему в челюсть и опрокинула на спину. Больше Котов ничего сделать не успел, потому что все было кончено без него. Трое боевиков в застиранном камуфляже корчились на земле в предсмертных судорогах, еще двоих контрактники прижимали коленями к земле. А Алейников со своего наблюдательного пункта передал по коммуникатору кодовое слово «чисто».