Дом Ворона - Анна Мирович

– Не толкай его, – сказала Равена.

Гранвилл вопросительно поднял бровь.

– Иначе что?

– Ласка всегда лучше, чем грубость, – ответила Равена, вспомнив отца, тот никогда не обижал животных. – Лаской ты всегда добьешься большего.

Гранвилл неопределенно пожал плечами. Поднявшись с дивана, он шагнул к Равене и осторожно, словно боясь испугать, положил руки ей на плечи.

Она вздрогнула всем телом. Страх, который поднялся откуда-то из глубины, был настолько силен, что Равену стало тошнить, а голова закружилась. Ноги сделались ватными. Гранвилл мягко провел подушечкой пальца по ее губам и поцеловал – с такой трепетной нежностью, словно прикасался к иконе. Равене казалось, что сейчас она упадет от ужаса. Все в ней заледенело и наполнилось морозным звоном. Гранвилл целовал, держа ее лицо в ладонях и Равена чувствовала, что умирает от омерзения и боли.

Это было игрой. Гадкой игрой, не более того.

Наконец Гранвилл отстранился, вопросительно посмотрел на Равену и прикрыл глаза, словно увидел именно то, что хотел.

– Вот видишь, – сказал он, – ласка не имеет никакого значения. Ты по-прежнему ненавидишь и боишься меня.

Усмехнувшись, он легонько оттолкнул Равену от себя и быстрым шагом пошел к выходу, не оборачиваясь. Хлопнула дверь.

Равена провела ладонями по лицу, пытаясь очнуться. Двое всемилостивые, пожалуйста, пусть это будет только сон – страшный сон, который закончился! Вздохнув, она посмотрела на Кевви. Пес сидел на ковре врастопырку, громко сопел, вывалив язык, и его улыбка была широкой и довольной. Весь кривой, неправильный, казавшийся пародией на собаку, он был намного лучше псов в человечьем обличье, которые заполонили Каттерик.

– Ты не чудище, – устало вздохнула Равена. – Ты хороший мальчик, правда?

Кевви смотрел на нее с бесконечной любовью, как смотрит собака, которая наконец-то встретила хозяина и признала его.

* * *

После полудня Свенссон попробовал подняться с кровати.

Это ему удалось, пусть и не с первой попытки. Свенссон сумел сесть, и когда комната перестала плясать перед глазами, встал, ухватившись за спинку кровати. И тут же рухнул обратно на одеяло – все плыло перед глазами, Свенссону казалось, что он снова попал в шторм, как когда-то в юности. Волны тогда швыряли и бросали «Красавицу», как игрушку.

Потом он все-таки сумел встать; тело покрылось потом, набалдашник кроватного столбика так и пытался выскользнуть из-под руки, но Свенссон стоял, смотрел в маленькое окошко и видел, как по улице торопливо идет женщина с каким-то свертком в корзине. Откуда-то доносились едва различимые голоса, возле дома стояли люди и о чем-то говорили. Прислушавшись, Свенссон различил голос Джемса.

Джемс был жив. Уже хорошо.

Через несколько минут Свенссон услышал шаги на лестнице и в комнату заглянул Джемс. Свенссон ни с того ни с сего вспомнил, как однажды они с Равеной чуть не утонули в болоте, пошли туда за клюквой, заблудились и едва смогли найти тропинку домой. Свенссон, который уже собирал людей на поиски, был настолько рассержен, что в сердцах выпалил: «Не дай мне Двое такого зятя!» – и лишь сказав эти слова, понял, что именно сказал, и осекся. Чумазая, измученная Равена покраснела и опустила глаза, а Джемс сердито посмотрел на Свенссона и заявил: «Все равно я у вас буду!»

Ему сделалось тоскливо.

– Как вы? – спросил Джемс, пройдя в комнату. Свенссон крепче сжал в руке набалдашник кроватного столбика и ответил:

– Пробую вставать. И ходить. Что на шахте?

Лицо Джемса потемнело, словно его вдруг покинула жизнь. Так мог бы смотреть мертвец, который неожиданно понял, что умер.

– Мы попытались объяснить, что за работу надо получать деньги, – глухо ответил Джемс. – Стирлинг получил пулю в живот.

Он устало опустился на стул и провел ладонями по лицу. Надеясь, что у него получится удержаться на ногах, Свенссон медленно прошел по комнате и погладил Джемса по плечу. Джемс сжал его руку, всхлипнул. Он был очень сильным, сильным и смелым, но сейчас ему было так больно, словно Гранвилл выстрелил в него, а не в Стирлинга.

– Где он?

– У доктора Шеймуса. Скоро его принесут сюда.

Свенссон кивнул. Он хотел верить, что все наладится, – и не мог.

– Равена тоже там была, – едва слышно произнес Джемс. – Гранвилл привел ее с собой, чтобы она все видела.

«Равена», – подумал Свенссон. Сердце пропустило удар. Скоро они увидятся, Свенссону надо лишь поскорее встать на ноги, а там никто не посмеет не пустить декана в собор, а девушку к отцу. Они обязательно встретятся.

«Двое, помогите нам», – подумал Свенссон и спросил:

– Как она?

– Очень бледная, – ответил Джемс. Сжал и разжал кулак. – Мне показалось, что она едва держится на ногах. Но это же Равена, наша Равена…

«Бледная, – повторил Свенссон. – Ей больно».

Бессилие – вязкое, старческое, овладело им. Все горело в его душе, все рвалось уничтожить, разорвать тех, кто причинил Равене боль, но Свенссон прекрасно знал, что ничего не сможет сделать. Гранвилл здесь не для того, чтобы кого-то слушать. Не для того, чтобы быть справедливым и милосердным. Можно было бы отправить письмовник Малоуну, но Свенссон понимал, что верный пес короля поступает именно так, как приказал хозяин.

«Потерпи, маленькая, – подумал Свенссон, он всегда так говорил, когда Равена болела и надо было принимать лекарства. – Просто потерпи немного, скоро все будет хорошо».

Если бы он сам мог в это поверить!

– Я… – Джемс никогда не исповедовался толком, от души: он ерзал на скамье, повторяя за Свенссоном слова молитвы и мечтая поскорее убежать из собора и заняться чем-нибудь поинтереснее, чем отказ от грехов и покаяние. Но сейчас Свенссон понял, что Джемс как раз исповедуется – выплескивает все, что вскипело в его душе в эти часы. – У меня словно часть души вырвали. Вырвали, бросили на землю и растоптали. Мы ведь с ней вместе… да десять лет уже. Помните, когда ее только привезли в Каттерик? Я мяч гонял рядом с собором, а она сидела на ступеньках, смотрела…

Свенссон кивнул, он помнил тот осенний день. Дожди прошли, было прохладно, сухо и солнечно, Равена действительно сидела на ступеньках собора, окутанная своей тоской, как плащом. Джемс чеканил мяч на камнях мостовой, порой бросая на девочку заинтересованные взгляды. Как же, настоящая принцесса, пусть голову ее отца и выставили на площади перед дворцом, а брат пропал без вести. А потом Джемс бросил Равене мяч и звонко прокричал:

– Догоняй!

И она побежала за ним, и они с криками и смехом носились по площади, перебрасываясь мячом, а потом ели курицу с фасолью, и Свенссон с радостью понял, что лед на сердце Равены начал таять.

Она ожила тогда – и вчера умерла снова.