Казнить нельзя помиловать - Галия Мавлютова

— Ничего, — пропела довольным тоном девица. Она расплылась, я бы сказал, сделалась как-то шире, из худосочной метелки превратившись в жабу.

«У них тоже болото, свои, местные, жабы водятся», — отметил я, умудренный опытом осушения трясинных земель.

— В каком районе? — продолжала свои песни Светлана Борисовна.

— Во Всеволожском. А что?

— Ничего, — удивилась жаба, — нам придется туда съездить. У вас какая машина?

— Машина? — Мои глаза полезли на лоб. Зачем ей моя машина?

— Какая марка? Мы можем прямо сейчас съездить. У вас есть время?

— Вообще-то есть. А зачем мы туда поедем?

— Нужно обмерить дом, осмотреть помещение, сделать опись имущества. Я быстро все сделаю, — пообещала Светлана Борисовна.

Я и не сомневался в том, что она все сделает быстро. Мои уши запылали огненным жаром, как всегда, они пылают в самый неподходящий момент. Мне пришлось посмотреть на часы, и я охнул. Наверное, охнул слишком красноречиво, потому что девица побледнела и спросила:

— Вы опаздываете куда-нибудь?

— В том-то и дело, что опаздываю, — поспешил заверить я, — но я еще вернусь.

— Сегодня? — дрожащим голосом спросила Светлана Борисовна.

— Нет, не сегодня!

Я вскочил, продолжая сверять свои часы с висящими на стене огромными офисными.

— Завтра? — Ее голосок задрожал и повис в воздухе.

— Завтра? Вполне возможно, и завтра. Отчего не завтра? — спросил я девицу.

— Отчего? — эхом отозвалась Светлана Борисовна.

— Значит, завтра! — подтвердил я, пытаясь узреть в коридоре боксерскую спину Галеева. Лишь бы с ним не столкнуться ненароком.

— Вас Роман Григорьевич просил подойти, — напомнила мне страховая агентесса.

— Я помню, но тороплюсь. Завтра, все завтра!

Пробираясь бочком по стенке, чтобы не встретиться с Романом Григорьевичем, я благополучно достиг входной двери, но парень-охранник цепко схватил меня за рукав.

— Господин Галеев вас ждет в кабинете. Пожалуйста, пройдите.

— Я тороплюсь, — бурно запротестовал я, отталкивая охранника.

— Я вас провожу. — Охранник, не выпуская мой рукав, потащил меня обратно по коридору.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — совершенно некстати мне вспомнилась историческая прибаутка российских крестьян. Вот и задержал всех членов банды! Самого куда-то потащили…

— Входи, родной! — Галеев даже привстал из-за стола.

Кабинет у него, разумеется, тоже был крутой, как и все иномарки, на которых он любит кататься. Шкафы, столы, стулья, кресла, диваны, столики и пуфики — чего только он не натаскал сюда. Сам Галеев выглядел маленьким и согбенным в этой загроможденной ненужной мебелью комнате.

— Присаживайся. Чай, кофе, коньяк? Может быть, водочки? — Роман прищурился.

Уж он-то точно знает, что я вообще не пью.

— Спасибо! — небрежно отмахнулся я. — Я опаздываю на работу.

— А где ты? Как устроился? Ты говорил, в каком-то коммерческом банке? Какой банк? Где? Сколько бабок получаешь? — Галеев так и сыпал вопросами, как горохом.

— Рядом с домом, — мотнул я головой. — Бабок сколько? Хватает!

— Рядом с тобой? Это же где-то в Петроградском районе? На Разночинной? На Пушкарской? — Галеев весь вспотел, пока спрашивал.

— На Большом.

Честно говоря, я и не знаю, есть ли коммерческий банк на Большом проспекте, но мне хотелось как можно скорее испариться из «Люцифера».

Галеев развалился в кресле, изучая меня своими поросячьими глазками. Однажды на студенческой вечеринке он тоже смотрел на меня, изучал, исследовал, анализировал. Мне надоело дохнуть под его подлым взглядом, и я пригласил одну девчонку танцевать. Откуда мне было знать, что она — девчонка Романа? Уж и не помню, что мы отмечали, кажется, окончание третьего курса. Девчонка оказалась круглой дурой, она изгибалась, извивалась, короче выпадала из моих рук. Мне приходилось наклоняться, чтобы ее подхватить. А Галеев сидел в кресле, развалившись, как свинья, и наблюдал за нами. Потом он куда-то вышел, наверное, на кухню, и вернулся с тремя стаканами.

— Коктейль хотите? За четвертый курс. Выпьем? — нагло спросил Галеев, держа три бокала с соломинками. На каждой соломинке торчало по вишенке.

— Хочу! Хочу! Хочу! — Девчонка аж заплясала от восторга.

— Тогда приступим. — Галеев вручил мне бокал.

Я вцепился губами в соломинку, но одной рукой продолжал держать девчонку. Так и стоял — в одной руке коктейль, соломинка с вишенкой во рту, второй рукой держа девчонку, все время сползающую вниз.

Очнулся я через три дня. Надо мной стояла мамуля и страдающими глазами рассматривала мои глаза.

— Сынок, как ты?

— Где я? — Я пошарил рукой по кровати, потом провел по телу. Все в порядке, трусы на месте, на лбу полотенце.

— Дома, где еще ты можешь быть? — укоризненно воскликнула мама и шлепнула меня по руке.

Потом пацаны мне рассказали, что Галеев пришел в бешенство от того, что я пригласил его девчонку танцевать, и подмешал в мой коктейль клофелину. Это такое лекарство от давления. Привез меня домой кто-то из сердобольных сокурсников, сдал на руки мамуле, ничего не объясняя. Мама решила, что я напился в стельку, и все три дня лечила меня от запоя. Вот такая история произошла у нас с Романом Григорьевичем Галеевым два года назад.

А Роман все сверлил меня своими свинячьими глазками. Ресницы у него белесые, стрижка короткая, думаю, из-за того, что он альбинос, вот и бреется под нулевку.

— Не хочешь говорить, какой банк? — Роман вырос над столом. Это он приподнялся в своем паршивом кресле.

— Я подписку давал о неразглашении. — Я пятился к двери, делая шажок за шажком, будто собирался удрать от Галеева и «Люцифера».

— У нас в банке тоже у всех сотрудников взяли подписку о неразглашении. Сейчас все фирмы заставляют работников хранить молчание. Экономический шпионаж процветает. Конкурентная борьба, рынок сбыта, инвестиции. — Голос Галеева то затухал, то набирал новые обороты. Хлебом не корми Галеева, дай ему только возможность поразглагольствовать о развитии капитализма в новой России.

При очередном затухании галеевского голоса я неловко вклинился в его речь и выпалил на одном дыхании:

— Рома, я побежал. Завтра приду. Все застрахую. Пока-пока!

Послав ему воздушный поцелуй, я помчался по коридору, с силой оттолкнул охранника и выскочил на Невский проспект.

У-уф-ф! Как будто в бане попарился. Баню я не люблю, в детстве отец меня таскал с собой, но я там так орал, что он отказался от моей компании. Наверное, в баню ходят потому, что после помывки чувствуешь облегчение, как после тяжелой работы. Или как после разговора с подлым Галеевым…