Приключения троих русских и троих англичан - Жюль Верн

Это был огромный баобаб, достигавший более восьмидесяти футов в обхвате. Кора его, цвета сиенита[146], придавала ему необычный вид. Под необъятной кроной этого гиганта, населенной великим множеством белок, охочих до его яйцевидной формы фруктов с белой мякотью, смог уместиться весь караван; судовой кок принялся готовить ужин для европейцев. При этом в дичи не было недостатка: охотники отряда прочесали окрестности и подстрелили несколько антилоп. Скоро запах дымящегося жареного мяса распространился в воздухе, вызывая аппетит у исследователей, на который они и без того не жаловались.

Сытно поужинав, астрономы удалились в свои повозки, а Мокум стал расставлять часовых вдоль границ лагеря. Большие костры, для которых пошли в ход засохшие ветви гигантского баобаба, оставались зажженными всю ночь, что помогало держать на почтительном расстоянии диких зверей, привлеченных запахом мяса и крови.

Через два часа Михаил Цорн и Вильям Эмери проснулись и встали, чтобы вычислить широту этой точки-ориентира путем определения высоты звезд. Забыв о дневной усталости, оба устроились у окуляров своих приборов и под вой гиен и рыканье львов, раздававшихся в темной долине, старательно определяли изменение зенитного расстояния при переходе от первого ориентире ко второму.

На следующий день, пятнадцатого апреля, астрономы выбрали два других ориентира, справа и слева от меридиана; одним стал очень ясно различимый на равнине пригорок, находившийся на расстоянии шести миль, другим — столб с указателем на расстоянии примерно семи миль. Так, без всяких помех, триангулирование продолжалось целый месяц.

К пятнадцатому мая исследователи поднялись на один градус к северу, построив семь геодезических треугольников. За все это время полковник Эверест и Матвей Струкс редко когда заговаривали друг с другом. Обычно они работали на точках, удаленных одна от другой на несколько миль, и эта дистанция являлась гарантией от всякого столкновения самолюбий. С наступлением вечера каждый возвращался в лагерь и удалялся в свое собственное жилище. Кое-какие споры относительно выбора ориентиров, когда решение приходилось принимать сообща, все же не привели к серьезным пререканиям. Михаил Цорн и его друг Вильям стали надеяться, что геодезические работы продолжатся, не отягощаясь досадными столкновениями.

Итак, пятнадцатого мая исследователи, поднявшись на один градус от южной точки меридиана, оказались на одной параллели с Латтаку. Африканское селение находилось в тридцати пяти милях к востоку от них. В этом месте совсем недавно возник большой «крааль». Здесь же, по предложению сэра Джона Муррэя, экспедиция осталась на несколько дней отдохнуть. Михаил Цорн и Вильям Эмери решили воспользоваться этой остановкой, чтобы в течение дня определять высоту солнца. Николай Паландер хотел заняться пересчетами в измерениях, чтобы перевести показания относительно уровня океана. Что касалось сэра Джона Муррэя, то он намеревался отдохнуть от своих научных наблюдений, изучая с помощью ружья местную фауну[147].

Южноафриканские туземцы называют «краалем» передвижную деревню, которая на колесах перемещается от одного пастбища к другому. Это стойбище включает примерно тридцать жилищ и насчитывает несколько сотен обитателей.

Крааль, к которому вышла англо-русская экспедиция, представлял собой довольно значительное поселение из шалашей, кругообразно расположенных на берегах ручья — притока Курумана. Эти шалаши, сделанные из циновок, прикрепленных к деревянным стойкам (циновок, сплетенных из тростника и непромокаемых), были похожи на ульи. Низкий вход в такой улей, завешенный шкурой, вынуждал обитателя или посетителя проникать туда на четвереньках. Через единственное отверстие клубами валил едкий дым от очага. Это обстоятельство делало обитание в такой хижине невозможным для любого человека, кроме готтентота или другого туземца.

Когда караван стал приближаться к стойбищу, все его население пришло в движение. Собаки, охранявшие каждую хижину, яростно залаяли. Воины деревни, вооружившись копьями, ножами, дубинами и прикрывшись своими щитами из кожи, выступили вперед. Их насчитывалось человек двести, что говорило о размерах самого крааля, состоящего никак не меньше чем из шестидесяти — восьмидесяти жилищ. Укрытые за оградой частокола, украшенного колючими агавами[148]высотой пять-шесть футов, хижины находились под надежной защитой от диких животных. Но воинственное настроение туземцев мгновенно прошло, как только охотник Мокум сказал несколько слов одному из старейшин крааля. Караван получил разрешение стать лагерем возле частокола, на берегу ручья. Бушмены даже и не подумали спорить с пришельцами из-за пастбищ, ибо те простирались и в ту, и в другую сторону на много миль. Лошади и быки гостей могли сколько угодно пастись на них, не нанося никакого ущерба селению на колесах.

Под руководством бушмена тотчас был разбит лагерь уже привычным способом. Повозки расставили по кругу, и каждый занялся своим делом.

Сэр Джон Муррэй, оставив своих компаньонов за вычислениями и научными наблюдениями не теряя времени, отправился на охоту в обществе Мокума. Охотник-англичанин ехал на обычной лошади, а Мокум — на своей прирученной зебре. За ними бежали три собаки. Сэр Джон Муррэй и Мокум были вооружены каждый охотничьим карабином с разрывными пулями, что говорило об их твердом намерении повстречаться с хищниками, обитателями здешних мест.

Охотники держали путь на северо-восток, к лесу, видневшемуся на расстоянии нескольких миль от крааля. Они ехали рядом и мирно беседовали.

— Надеюсь, мистер Мокум, вы исполните свое обещание, — сказал сэр Джон Муррэй, — которое дали у Моргедских водопадов, показать мне здесь самое богатое дичью место в мире. Знайте же, что я приехал в Южную Африку не для того, чтобы стрелять зайцев или ловить лисиц. Всего этого предостаточно и у нас в Верхней Шотландии. Не далее как через час я хотел бы уложить...

— Не далее как через час! — ответил бушмен. — Да позволит ваша честь сказать вам, что вы, сэр, немного торопитесь и что, прежде всего надо набраться терпения. Что касается меня, то я только на охоте и проявляю его, чем искупается моя нетерпеливость в повседневной жизни. Разве вы не знаете, сэр Джон, что охота на крупного зверя — это целая наука, что для этого надо досконально знать местность, изучить все повадки животных, найти их тропы, а потом выслеживать часами, стараясь приблизиться с подветренной стороны? Разве вам не известно, что тут нельзя себе позволить ни неуместного восклицания, ни неверного шага, ни нескромного взгляда! Мне случалось целыми днями подстерегать буйвола или косулю, и когда после полутора суток хитрости и терпения я подстреливал животное, то не считал, что напрасно потратил время.