Илья Муромец. Святой богатырь - Борис Алмазов

– Кто видал? – крикнул с плачем князь Ярополк. – Кто видал?

Гридни и дружинники молчали.

– Искать! – прорычал князь.

Дружинники кинулись по ледяному скату в ров, где еще слышались стоны и хрипы разбившихся и подавленных. Гору трупов разобрали к полудню, когда солнце поднялось из дрожания воздуха и пара, что шел от остывающих по всему полю трупов, и мертвенно уставилось белым глазом на залитый кровью Овруч.

Князя Олега принесли не скоро, едва опознав его среди других раздавленных по кольчуге. Полудетское безбородое лицо его было смято конской подковой, руки выломаны и перебиты, потому и у застывшего трупа болтались как тряпочные. Его принесли и положили на ковер перед князем, который все время поисков неподвижно сидел на вынесенной лавке посреди площади у терема.

Ярополк пал на колени и подполз к брату. Юный Олег глядел открытым глазом в белесое зимнее небо и оттого, что лицо его было раздавлено, казался улыбающимся. Поскуливая, Ярополк взял в свои ладони неестественно вывернутые руки Олега. Они болтались, как бескостные. Сложил их у брата на груди, убрал со лба прилипшую прядь русых волос и вымазал руку в крови и мозге. Хотел вытереть руку о снег, но увидел в толпе Свенельда.

– Вот… вот… – прошептал он, протягивая руку к варягу. – Ты этого хотел! Ты этого хотел! – закричал он срывающимся голосом, бессильно поднимаясь перед старым воеводой.

Свенельд был выше на голову. Он стоял перед рыдающим князем, черный и немой, как деревянный идол, неподвижный и бесстрастный.

– Не простит князь Свенельда! – шептались дружинники, возвращаясь в Киев из разграбленного Овруча.

– Не простит Свенельд князя, – говорили в киевских пещерах монахи.

Пошла мести кровавым крылом своим по землям славянским княжеская усобица. Многие варяги вослед за Свенельдом ушли из Киева в Новгород, на север. Но Владимира в Новгороде уже не было: боясь мести Ярополка, он бежал на ладьях к ближним варягам.

Свенельд сел в Новгороде посадником Ярополка. И казалось, что в стране воцарилось единодержавие.

Но никто в продолжительный мир не верил! Все ждали, что вернется из-за моря, с варягами, Владимир. Через полтора года, наняв на деньги, взятые где обманом, где силою у новгородцев, огромную варяжскую дружину, Владимир вернулся. И, соединившись с изменившим Ярополку Свенельдом, пошел на Киев…

* * *

Каждый вечер в течение нескольких недель два монаха, возвращаясь к пережитому, давнему, и совсем недавнему времени, рассказывали карачаровцам, что творилось в Киеве и во всей державе. Они не объясняли, зачем прошли тысячеверстный путь, зачем излечили немощного Илью… А только рассказывали о князьях, о войнах и усобицах, о врагах и союзниках, с тем чтобы огромный и славный силою своею Илья сам догадался о том месте, на которое предназначено ему стать в грядущей державе.

Так камень замковый не ведает своего предназначения, пока лежит в груде таких же камней, а строитель искусный выкладывает, стоя на лесах, хитростную арку. Обтесывает кирпичи, скрепляет их бело-розовой цемянкой, и растут две дуги, словно руки в объятии тянутся друг к другу, но вот остался один паз, и поднимает крепкая ладонь мастера безвестный камень и замыкает им всю конструкцию, и встает арка, скрепляемая каменным замком. Обирают подмастерья, заляпанные раствором известковым, доски креплений, и является арка – творение разума и мастерства, висят в воздухе, подчиняясь строгому расчету, тяжкие камни, прочно запертые главным замковым камнем… Выбей его, и все рухнет! Все в прах обратится, низвергнувшись с высоты поднебесной. Но стоит камень замковый, венчает арку, как корона чело, и чем сильнее давят его с боков тяжкие объятия арочных изгибов, тем сильнее держит он все строение. Потому и должен это быть камень особой прочности, несокрушимый и тяжкий.

Вот этим камнем, мнилось монахам, станет избранный провидцем-игуменом во тьме и прозрении киево-печорских теснин Илья.

Но не они призвать должны его, а он сам найти свое место. Потому так подробно и точно рассказывали ему о всех переворотах при дворе князей киевских – от Игоря до Владимира. Ибо к Владимиру надлежало Илье идти на службу. Каждый вечер, после тяжких трудов дневных, после ужина, перед вечерней молитвой, снова и снова разматывали они нить воспоминаний. Потому что нет прошлого и нет будущего, но все – ткань едина, где прошлое будущее определяет. Жадно слушал старцев Илья, и вся пестрая, неизвестная прежде в таких подробностях картина мира открывалась ему. Все хитростные переплетения варяжских, хазарских, византийских и славянских интересов, столкновений, измен, преступлений, войн и предательств. И только явной была мысль, что, ежели так управляет Господь, значит, так и нужно, значит, место Илье уготовано и иного ему не дано.

Так где же это место и почему именно сейчас пришли старцы?

* * *

Держава Ярополка напоминала слоеный пирог. Сам князь, сильно переменившийся и утративший после гибели брата – князя Олега прежнюю юношескую веселость, метался в поисках союзников, изо всех сил тяготея к великой и богатой Византии. В православии видел он спасение – и свое, и державы своей. И не ошибался. Православия ждали и киевляне, во всяком случае большая их часть. Но между народом и князем стояла дружина – языческая, варяжская. Если при Святославе значительную ее долю составляли христиане, то после резни, устроенной старым полубезумным князем на острове Березань, уцелели только редкие варяжские военачальники: десятники, сотники, исповедовавшие христианство тайно.

Языческую дружину воевод и бояр Ярополк не устраивал, и они явно тяготели к претендовавшему на киевский престол Владимиру. К нему бежали, к нему везли арабские дирхемы и мечтали, что когда сядет он на киевский престол, то вновь возродится союз с Хазарией, вновь пойдут караваны славянских рабов в дальний Итиль, а там – морским или караванным Шелковым путем – по всему поднебесному миру. Назад к сильному и богатому прошлому тянула дружина. Но если совсем недавно слово дружины было законом для державы, теперь решение дружинников было не бесспорно. Горожане в окрепших и поднявшихся городах думали иначе. Особенно горожане Киева, куда стекалось все, что было вольного и сильного в лесах, горах и в степях, необозримых просторах безграничной державы.

Все понимали, что это ими собираются торговать варяги и русы, что это их начнут продавать за море. Ярополка поддерживала Степь и самые сильные сыны ее – печенеги. Видя в Киеве союзников против хазар и памятуя о том, как громил их Святослав, в Ярополке видели они защиту от хазарских работорговцев.

А варяги с хазарами союзничали, им хазары врагами не были, и рабов, пойманных в славянских лесах, варяги либо сами везли на невольничьи рынки, либо продавали хазарам… Варяги были очень сильны. Потому, когда пошел Владимир на Киев, многие из дружины княжеской к нему перебежали.

– Иду на тебя! – передал с гонцами Владимир, уверенный в своих силах настолько, что даже не боялся идти открыто. Не случайно выбрал он для своего похода водный путь «из варяг в греки».