Ручей - Мари Пяткина

младенца, может куклу. Баба наругалась, намахала пальцем, дитё убралось в станцию, за ним последовала баба. Все были дома, отлично. Дождутся ночи, взломают станцию, мамашу угостят седативом, ребёнка заберут. Хорошо, хоть убивать приказа не было. На мокруху Гардыш не пошёл бы даже за проценты.

— Кстати, а почему Хлебушек? — спросил он. — Потому что Глеб?

— Потому что Колобок, — ответил электрик. — Ну, как в сказке: я от дедушки ушёл, и от бабушки ушёл. Сколько себя помню — бегал от неприятностей, и пока они меня не поймали. Значит, Палыч, по темноте подойдём к забору со стороны пригорка, там ниже всего. Забор как раз на днях чинили. Я кину провод на конденсатор и соляноид, ждём ровно две минуты, а ты готовишь пневмопушку. Размотаем по забору резину, а дальше лезем. А уж как откроем станцию и попадём вовнутрь — я сразу забор отключу, обратно выйдем как белые люди.

— Ну, помоги, господи! — Гардыш размашисто перекрестился и встал.

Лучше заранее переодеться из защитного комбеза охотника в прорезиненный переходный скафандр.

Глава 17. Григорий Павлович

Инфузории вели себя прелюбопытнейшим образом, он всё детально зафиксировал и снова прилип к микроскопу, так до обеда и просидел. А когда достал заботливо собранный женой особый, диетический перекус, оказалось, что в сумке нет сигарет. Нет, пачка была, но в ней одиноко лежала зажигалка с рекламой суперпылесоса, который разве что постельное бельё не сможет выгладить хозяйке, но всё остальное сделает, даже борщ и сына. Экая досада, господа! На все увещевания родственников бросить эту вредную и немодную привычку, Григорий Павлович неизменно отвечал, что в его годы что-либо бросать более вредно, чем оставить как есть, впрочем, количество сигарет по настоянию врача старательно учитывал: не более четырёх в день. Утром, с чашкой чая, после обеда, по возвращению домой и на ночь. И вот, вместо четырёх он выкурит три сигареты, а то и две! Немыслимо, таких страданий он ничем не заслужил.

Григорий Павлович вышел из кабинета и направился к лаборантке, которая сидела в стеклянной лаборантской на своём вертящемся стульчике и «залипала», как принято было когда-то говорить, во все мониторы сразу.

— Илоночка, — поглаживая бороду, спросил он, — нет ли у нас поблизости студента, к примеру, на пересдачу?

— Нет, — удивлённо ответила та, бросив «залипать».

Илона всегда выглядела удивленной и походила на встревоженную курицу, даже когда радовалась. Изо рта у нее пахло, порой Григорий Павлович думал, что негоже лаборанту кафедры микробиологии носить в собственном горле чашку Петри и не лечить вульгарный галитоз, но сказать нечто подобное было немыслимо неловко, оттого попросту старался Илону не обонять.

— Жаль, я стрельнул бы сигарету, — он с улыбкой развёл руками.

— Сейчас никто почти не курит, — сказала лаборантка. — Сейчас все капают глазные капли, от них настроение.

— Гипертоники благодарят покорно, — шутливо отказался Григорий Павлович.

Между капельным, порошковым, алкогольным, даже кофеиновым прекрасным настроением с одной стороны и терпимым самочувствием с другой он уже давно выбирал последнее.

— А курят только динозавры вроде вас да Марьи Ивановны.

— Ах, сердечно признателен за наводку!

Григорий Павлович поспешно, то есть, самым неполезным образом проглотил свой диетический обед, снял халат и пошёл на кафедру ксенозоологии, раскланиваясь по дороге с коллегами и доброжелательно здороваясь с детьми, которые сновали тут во множестве и в самых различных легкомысленных вариациях, мальчики, девочки и гендерно неоднозначные экземпляры. Эх, молодость, молодость!

На втором этаже снова разболелось колено, и на шестой он поднялся в лифте, вместе с первокурсниками. В лифт набилось четверо: две девчонки в очках, один парень, выкрашенный в розовый колор, другой, умело накрашенный, с янтарными серьгами. Накрашенный предельно серьёзно изучал математику, но розовый исподволь гладил по ноге одну из девчонок к огромному её, кажется, удовольствию, судя по широкой улыбке. С ними Григорий Павлович минутку поболтал. Ему нравилось общаться с молодёжью: пошутишь с ними, послушаешь их глупой музыки — и сам себя студентом ненадолго, да почувствуешь.

Кафедра ксенозоологии как обычно полнилась звуками. В просторных клетках и вольерах содержалась безопасная и средней опасности фауна, отчего некоторый запах, иномирное тявканье, шипение и птичий крик здесь были самым обычным фоном, и он возрадовался, что его милейшие инфузории так тихи и приличны, так бесподобно ожидаемы и так парадоксальны. В лектории у стены в фривольной, вычурной позе стоял скелет человека, над ним угрожающе завис скелет рогача, а вот живых людей не наблюдалось, даже вольеры двоечники с прогульщиками не чистили. Пискнула дверь и вбежала знакомая студентка, круглая отличница, староста группы третьего курса.

— Настенька, здравствуйте, а где все? — спросил Григорий Павлович.

— В прозекторской, — ответила та, — тоже здравствуйте очень сильно. Идёмте скорее смотреть, как нового зверя препарируют!

Григорий Павлович пошёл за нею.

В прозекторской кафедры, вокруг стола скопились белые халаты, над ними торчали разноцветные детские головы и царствовала седая стрижка Марии.

— А я Григория Павловича веду! — крикнула Настенька.

Дети неохотно расступились.

— Salve, Mari, — сказал он, — salve alumni.

— Intra, Gregor, — Мария улыбнулась. — Погляди, кого достать удалось.

Григорий Павлович поглядел на распластанное на столе, открытое будто дамская сумочка тельце, и неприлично закашлялся, потому что слишком резко вдохнул и подавился капелькой слюны. Такого же зверька намедни он видел, слышал и, простите, обонял вживую.

— Где же вы его взяли? — откашлявшись, спросил он.

— Её, это самка, — быстро поправила Настенька.

— Племянник моего стоматолога работает в Еlectricorp инженером, — сказала Мария.

— Слыхал, янтарь добывают, убийцы экологии, — кивнул Григорий Павлович.

— Само собой. Но как запретить, если законных механизмов защиты иномирья до сих пор не разработано? Ходим под представительство Ручья, митингуем, а толку? Но Грэгор, у них своя георазведка, и я просила, если встретится занятная фауна, оставлять для нас по возможности живой экземпляр. Этот мне достался замороженным, Васин племянник говорит, что еле смог его вынести незаметно, а до этого месяц держал в морозилке. Там целая трагедия случилась и комиссия работала. По его уверениям такие зверушки напали на корпоративную группу и всех до единого убили. Тела невероятно изуродовали, какую-то часть удалось застрелить, видно было, что охрана отбивалась, как могла. Я уже вскрыла, отсканировала, сделала рентген и взяла пробы всех тканей, Настенька в лабораторию носила, ждём распечатку.

— Э-э-э… — задумчиво произнёс Григорий Павлович. — И что же ты скажешь, душа моя?

— Души не существует, Грэгор, — Мария цинично ухмыльнулась. — А скажу я тебе, что это не зверь, а чёртова машина для убийства! Корпоративщики их обозвали мозгоедами и неспроста. Грэгор? ГРЭГОР! Настя, воды!!! Да расступитесь все!