Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов

Торжественный въезд в Иерусалим. Первый конфликт с первосвященником. Попытка подкупа. Заговор иудейских жрецов. Приятные воспоминания Иосифа Каиафы. Избиение странствующего знахаря. Чудесное спасение юного ученика. Главный Храм Иерусалима. Недовольство Высшего совета. Заговор жрецов. Страшный сон первосвященника. Гость из ночного кошмара. Выгодная сделка. Ночные наставления странного незнакомца. Коварный замысел первосвященника. Сокровенная мечта Каиафы. Тайное заседание Синедриона. Неожиданный бунт члена Высшего совета. Заманчивое предложение смертнику. Пропажа священника. Сожаления главного жреца. Жестокая ссора с задержанным проповедником. Воспоминания первосвященников.

Мои отношения с главным жрецом иерусалимского Храма не сложились с самого первого дня нашей встречи. Между нами сразу пролегла пропасть, преодолеть которую ни я, ни он не могли, не хотели, да и особенно не пытались.

В тот день почти шесть лет назад мои когорты входили в Иерусалим в походном порядке. Мы двигались в конном строю по четыре с развёрнутыми боевыми знамёнами, следом за нами шла пехота. Войска прошествовали через весь город и остановились около царского дворца, расположенного в тридцати пяти стадиях от Храмовой горы, как раз напротив самого Храма. В этом дворце, построенном сорок лет назад царём Иродом, находилась резиденция римского прокуратора, когда он прибывал в Иерусалим. Я приказал воинам спешиться, но перед тем как отдыхать, мы вывесили на стенах дворца боевые стяги, полотнища и флаги легиона с изображением нашего императора. Мои действия тут же вызвали среди иудеев возмущение и волну протестов. Для них, видите ли, считалось неприемлемо и оскорбительно созерцать лик кесаря, а потому они чуть, было, не взбунтовались. Я даже приказал первой когорте выстроиться в боевой порядок, но силу применять не пришлось. Меня тогда посетил первосвященник Каиафа с очень жёсткими заявлениями. Эта встреча была первым нашим свиданием. Главный жрец вошёл в дворцовый зал и, холодно поприветствовав, сразу же потребовал убрать со стен дворца вывешенные знамёна.

– Я первосвященник иерусалимского Храма, – немного напыщенно представился вошедший иудей. – Это непозволительно и оскорбительно, когда, идя в Храм, мы видим изображение человека на ваших полотнищах. От имени Высшего совета и Синедриона я требую убрать их со стен дворца. Ваш император не Господь, чтобы правоверные иудеи поклонялись ему, ибо сие есть богохульство и преступление для нас.

– Но, я ведь никого не заставляю поклоняться нашему кесарю, которого и без вашего на то согласия у нас все почитают за Бога, – последовал мой резкий ответ.

– Ссора с местным духовенством не самое лучшее начало службы, прокуратор! С нами надо дружить! – как-то сразу вдруг более спокойно и чуть дружелюбнее, нежели минуту назад, сказал первосвященник, после чего положил передо мной на стол туго набитый кожаный кошель, звякнувший специфическим звуком плотно лежавших в нём монет. Я сразу понял, что первосвященник покупает меня и мою благосклонность, совершенно не думая о том, что не все люди бывают одинаковы. Видимо, те, которые ему встречались до того, были способны легко торговать своей совестью и честью, только вот я таковым не считался.

– Забери, жрец, золото! Не гоже мне воину, боевому генералу торговать своими убеждениями, ибо служу, но не продаюсь, – непререкаемым тоном сказал я, усмехнувшись, когда увидел, как лицо моего собеседника удивлённо вытянулось, и брови его взметнулись вверх. Не ожидал, конечно, первосвященник услышать такого ответа от римлянина. Разговор для него был окончен, и я, повернувшись спиной, быстро вышел из парадного зала, оставив жреца наедине со своими мыслями.

После такого холодного приёма Каиафа в удручённом настроении вернулся домой. Его попытка вручить мне деньги закончилась неудачно, и теперь он пребывал в лёгком отчаянии, раздумывая, что же предпринять такого, дабы продемонстрировать прокуратору, что в Иудее истинная власть, реальная, принадлежит только ему, первосвященнику, и делить её с римским наместником он не собирается. Ведь всегда так было: все прокураторы неизменно брали золото и не вмешивались ни во что, предоставив полную свободу действий жрецам. «С этим так не получится», – одолевали тяжёлые мысли первосвященника, когда к нему в комнату вошёл Ханан, его тесть, сам когда-то занимавший высокую должность главного жреца и настоятеля Храма.

– Как прошла твоя встреча? – с самого порога спросил он своего зятя, – взял ли прокуратор деньги?

– Нет, отец! Римлянин даже говорить об этом не стал. Он дал мне понять, что ему вполне хватает жалованья, которое он получает из государственной казны. Хотя все, кто был до него, брали наше золото с превеликим удовольствием, а этот сразу отверг моё подношение, – начал осторожно говорить Каиафа, как бы оправдываясь перед тестем, – кто же мог подумать, что он честный и неподкупный. Впервые встречаю таких людей среди римлян. Обычно они все жадны до золота, но?…

– Что «но»? – грубо перебил его Ханан, – значит, мало предлагал, дорогой зять! Любой человек имеет цену, просто сам не знает какую. Кто-то готов за пару медных монет оказать услугу, а кому надо дать мешок золота. Ты просто пожадничал, Каиафа, покупая благосклонность прокуратора! – зло проговорил бывший первосвященник. – Ладно, мы тогда этого честного служаку скушаем со всеми его внутренностями. Ему следует сразу дать понять, кто здесь хозяин. Сегодня же надо отправить жалобу легату Сирии на его самоуправство. Мы обязаны заставить Пилата снять со стен полотнища с изображением императора, и мы добьёмся этого. Если он перехватит нашего гонца, направим другого, третьего… Затем я с твоей помощью, Каиафа, расставлю вокруг него такие ловушки, что нам останется только ждать, когда он в них сам попадёт, – проговорил старый жрец таким тоном, что Каиафа даже испугался, ибо слишком уж зловеще прозвучали слова его тестя. – Прокуратор молод и неопытен в интригах. Он воин. Его дело война. Он привык видеть перед собой противника, которого следует уничтожить, а здесь ему не поле боя, здесь нужно совсем другое: хитрость, изощрённость, изворотливость. Я не думаю, что Пилат сможет достойно потягаться со мной в этом деле. Вообще же, надо постараться повязать его кровью, но выбрать в качестве жертвы не просто разбойника, вора или мятежника. Мы подберём какого-нибудь дурачка-простачка. По дорогам Палестины шатается много разных чудаков и голодранцев, болтающих всякие глупости. Конечно, можно схватить любого из них, но слишком они мелковаты, нет в них огонька, искры я бы сказал. Как только появится подходящая кандидатура, мы задержим его, обвиним в преступлениях против Закона и заставим прокуратора утвердить наш приговор. Если же он откажется это сделать, то пожалуемся кесарю. Теперь нам нужно только набраться терпения, дабы ждать, ждать и ждать первого же удобного случая. Не отчаивайся, дорогой зять! Мы обязательно найдём способ подмять строптивого прокуратора под себя или вообще убрать его с нашей дороги…

Я действительно, как правильно заметил бывший первосвященник, был воином, но не искушённым и опытным царедворцем, а потому не мог предположить, что вокруг меня уже начали плестись тонкие нити хитрых и коварных интриг. И не знал я тогда об этом не по причине того, что мои осведомители плохо работали, а просто всего лишь два человека участвовали в том тайном заговоре против меня, Каиафа, главный жрец иудейский, и его авторитетный тесть.