От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции - Роберт Аллен

График 2.4. Заработная плата в реальном выражении, аграрный сектор, 1885–1913 гг.

Источник: см, текст и примеч. 26 и 27. Расчет уровня реальной заработной платы по сельскохозяйственной отрасли представлен по среднему показателю ежедневной заработной платы для обоих полов, отраженному в работах Струмилина (1957, 396, столб. 7), скорректированный с учетом санкт-петербургского индекса потребительских цен (включая арендную плату).

На графике 2.4 отражены изменения уровня реального дохода крестьянских хозяйств (подворно) за 1885–1913 гг. Очевидно наличие восходящей тенденции. Если предположить, что семья крестьянина в среднем состояла из пяти членов, то можно сделать следующий вывод: в 1913 г. средний уровень дохода крестьянской семьи был ниже, чем ежегодный доход семьи рабочего, хотя следует отметить, что разрыв между этими двумя категориями семей по сравнению с 1880-ми гг. заметно сократился. Итак, положение крестьянства улучшалось, но это сословие все еще было очень бедным.

В чем же тогда крылись истоки революционности населения, если учесть, что уровень жизни крестьянства неуклонно повышался? Доход крестьянина состоял из финансовой отдачи от всех факторов производства, имеющихся в его распоряжении: земли, труда и домашнего скота. Поэтому, чтобы понять природу экономических и политических различий в рамках деревни, необходимо дать отдельную оценку доходам с каждого фактора производства. График 2.4 отражает изменения реальной заработной платы работников, занятых в сельскохозяйственных операциях, он демонстрирует, что с середины 1880-х гг. наблюдался некоторый рост уровня доходов крестьян, который прекратился в начале следующего десятилетия, и на протяжении 1896–1913 гг. доходы в этом секторе оставались неизменными. То есть труд жителей деревни ничего не выиграл от сельскохозяйственного бума, характерного для этого времени[28]. Напротив, как отмечает Анфимов в своем исследовании (1959, 134), происходило повышение среднего уровня ежегодной арендной платы за десятину земли — с 6,92 руб. в 1887–1888 гг. до 13,72 руб. в 1912–1914 гг. Скорректировав эти данные путем уменьшения на величину индекса цен Понтрягина, можно подсчитать, что рост арендной платы в реальном выражении за этот период составил 49 %. В работе Шанина (1986, 147) приводится несколько источников, согласно которым в 1861–1901 гг. размер арендной платы в этом секторе возрос в 7 раз, что составляет примерно пятикратное увеличение при пересчете цен в реальном выражении через корректировку на уровень индекса потребительских цен в Санкт-Петербурге. Таким образом, владение земельными участками было одним из способов получения выгоды от «пшеничного бума» в России.

Сторонники теории инволюционизма склонны увязывать повышение ценности земли с ростом численности населения, поскольку в этих условиях возрастал объем труда на единицу площади. Однако, как уже отмечалось, факты говорят о том, что изменения площади земельного участка, приходящегося на одного крестьянина, были крайне незначительными. Представляется, что повышение ценности земли было обусловлено ростом объемов производства в аграрном секторе и цен на сельскохозяйственную продукцию.

История цен на землю в России не отличается от того, что происходило в других странах мира — в Канаде, США, Австралии и Аргентине. Эти страны объединяло наличие неосвоенных территорий и ориентация на экспорт зерна. Снижение издержек на международные перевозки способствовало формированию мирового рынка зерна. В странах — экспортерах продукции (в Канаде и России) наблюдался рост цен на зерно, в то время как в странах-импортерах Западной Европы (например, в Англии) условия свободной рыночной торговли вели к снижению цен. Результатом этих процессов стало 40 %-ное снижение стоимости земли в Англии в 1877–1912 гг. и одновременный трехкратный рост этого показателя в Соединенных Штатах и Австралии (О’Рурк 1997, 787). (Тарифы на импорт зерна в Германии и Франции стали своего рода ограничителем ценового минимума в сфере поставок зерна и последующего снижения стоимости земли.) В России также наблюдался рост цен на землю, причем данные, приведенные в работе Шанина (1986, 147), свидетельствуют о еще большем росте, нежели это было характерно для США или Австралии.

Владение земельными наделами было ключом к обогащению, поэтому основной заботой крестьянина стал вопрос получения земли в собственность. И здесь впервые возникает мысль: зачем платить за землю дворянству или выкупать ее, если можно получить бесплатно? При этом одним из самых спорных аспектов данной проблемы было определение, кто из крестьян и на каких условиях должен владеть землей. До революционных событий 1905–1907 гг. основная часть принадлежащих крестьянам сельскохозяйственных земель находилась в собственности общины. Исключение составляли прибалтийские провинции и правобережная Украина — на этих территориях преобладал принцип наследования земельных владений, то есть земля находилась в частной собственности. Государство поддерживало общинный строй, полагая его опорой стабильного роста, поскольку такой подход позволял обеспечить землей всех членов общины. И события 1905–1907 гг. позволяли сделать по меньшей мере один вывод: распространение принципа коммунального владения земельной собственностью не является препятствием для параллельного распространения революционных настроений. Впоследствии реформы Столыпина способствовали ослаблению общинного строя, так как поощряли стремление крестьян перевести землю из коммунального владения в частную собственность, а взамен полос, разбросанных по всему полю, перейти к формированию единого и замкнутого сельскохозяйственного участка. В 1905–1915 гг. около 2,5 млн крестьян ушли в свободное земледелие, и доля населения в общинах сократилась с 71 до 61 %. При этом произошло сокращение доли площадей в общинной собственности — данный показатель снизился с 83 % в 1905 г. до 71 % в 1915 г. (Аткинсон. 1983, 81–83). Таким образом, несмотря на то что, с точки зрения революционеров, крестьянская община оставалась достаточно прочным социальным институтом, реформистская деятельность Столыпина однозначно привела к ее значительному ослаблению.

Выход из общины, как правило, не приветствовался основной массой деревенских жителей: большинство крестьян видело в таких «единоличниках» угрозу принципу равного доступа к земельным ресурсам[29]. При всей неоднозначности такого подхода следует отметить, что существуют веские основания считать эти опасения вполне обоснованными. Долгое время велись серьезные дискуссии по данной проблеме. Ленин считал, что крупномасштабные хозяйства были более выгодными с экономической точки зрения, чем мелкие хозяйства. Это давало возможность фермерам, которые возделывали большие площади, приобретать или арендовать землю по более высокой стоимости, чем могли себе позволить мелкие земледельцы. Если исходить из этой теории, то тогда конкурентный рынок земли, который был целью реформ Столыпина, привел бы к возникновению сильно дифференцированного крестьянского социума. В рамках этого расслоения относительное меньшинство обрабатывало бы большие площади, используя наемный труд, источником которого стали бы широкие массы населения, не владеющие землей или имеющие малые ее участки.