Запретная драгоценность - Луиза Аллен

Ануша посмотрела на женщин. Они бедны. Принесенная одежда, скорее всего, лучшая из имеющейся у Падмы, может быть, даже свадебная. А у нее нет никакой возможности отплатить, только драгоценности с собой, для деревенских жителей они бесполезны. Здесь на мили нет никого и ничего, да и при продаже их наверняка надуют.

— Прекрасная одежда. Очень мило с вашей стороны, — сказала она и провела рукой по кайме с затейливой металлической вышивкой. — Когда я доберусь до дома отца, то верну ее вам вместе с подарком от чистого сердца.

— Мы сейчас принесем воды, и вы сможете помыться, — объявила Вахини, и несколько молодых женщин тут же устремились к выходу. — А пока вы можете рассказать нам о себе. Сколько вам лет?

Омовение и одевание явно обещали превратиться в общественное представление. Ануша натянула налицо улыбку, ясно, ей придется отвечать на бесконечные вопросы.

Женщины сгрудились вокруг кухонных очагов. Язычки пламени бросали отблески на их лица и вспыхивали на браслетах и носовых кольцах, изредка высвечивая чью-то быструю улыбку. Где-то позади в хижине захныкал во сне ребенок. Мать поднялась и ушла его успокоить. Женщины сновали взад и вперед, носили свежую воду, нарезали овощи и относили готовую еду мужчинам, что сидели перед хижиной старейшины.

Ануша чувствовала себя расслабленной, но все равно ее одолевали эмоции. В отличие от ее матери эти женщины жили далеко не привилегированной жизнью, но они отнеслись к ней как к родной дочери. Казалось, mata снова вернулась и говорит с ней. Они спрашивали ее о претендентах на руку, рассказывали о брачных соглашениях для юных девушек, со смехом говорили о своих мужьях и по-доброму поддразнивали ее насчет Ника.

Парави была Ануше хорошей подругой, тем не менее она не могла говорить с ней как с матерью. Впрочем, эти женщины, даже со всей своей добротой и материнским отношением, тоже не могли заменить mata. Она умерла год назад от скоротечной лихорадки. Вот только она была рядом, сильная, умная, эмоциональная, и в следующий момент ее не стало. В последние часы перед смертью, прежде чем погрузиться в забытье, mata держала ее за руку и почти бессвязно бормотала:

— Любовь, Ануша. Любовь — это жизнь. И только она. Даже если она разобьет тебе сердце. Любовь…

Иногда это слово звучало до того восхитительно, что казалось, стоящее за ним чувство стоит того, чтобы пережить боль, пережить потерю. А иногда оно выглядело слишком опасным, рискованным. «О, mata, как бы мне хотелось с тобой поговорить!»

Видение поблекло, и Ануша поняла, что смотрит на Ника. Тот сидел на циновке подле старейшины в центре мужского общества. Мужчины курили тонкие черные сигары, которые, как она подозревала, Ник извлек из своей седельной сумки, и что-то живо обсуждали, при этом тщательно следя, чтобы каждый имел возможность высказаться.

Ник что-то произнес с серьезным видом, раздался взрыв хохота, который подхватили прячущиеся за хижиной мальчишки. Потом кто-то позвал их, и они убежали.

Наконец вся пища была выставлена. Мужчины докурили сигары и принялись ужинать, лишь после этого женщины собрались у своего огня и приступили к еде. Ануша ела, приподнимая край вуали и тщательно следя, чтобы не запачкать чужую одежду. Со своего места она отлично видела Ника. Он вел себя естественно и непринужденно, с трудом верилось в то, что он — офицер Компании, иностранец и друг отца, отвергшего свою дочь.

— Он хороший человек, — тихо произнесла какая-то женщина, и остальные, по-индийски поочередно, кивнули в знак согласия — angrezi никогда бы не смог этого повторить. «Кроме Ника», — вдруг осознала Ануша. — Он двигается как наши мужчины, — добавила говорившая, словно прочтя ее мысли. — И он истинный воин.

— Да, — согласилась Ануша. — Он умелый и храбрый воин.

«И мудрый», — подумала она, вспоминая, как он сумел избежать столкновения с посланцами махараджи.

— Ваш отец мог бы отдать вас ему, — предложила другая женщина. — У вас были бы прекрасные сыновья.

— Нет! — вырвалось у Ануши.

Ник поднял голову и посмотрел прямо на нее, хотя и не знал, как она должна быть одета, и не мог видеть ее лицо. Потрясенная Ануша уронила приподнятый край чадры. Ей внезапно стало трудно дышать. Воин, умелый и храбрый. И красивый, несмотря на непривычную внешность и поразительно зеленые глаза. Добрый, несмотря на свои властные приказы. Человек, который в равной степени уважительно относится и к радже, и к скромному деревенскому жителю. Казалось, у нее в мозгу что-то щелкнуло, встало на место. Она ведь с раннего детства научилась открывать замки в занане в поисках тайн и сокровищ. Ник Хериард и есть то сокровище, которым она хочет обладать?

— Он не хочет жениться, — вслух ответила она женщинам и подумала, что Ник не ее сокровище. И это хорошо. Как бы сильно она ни желала этого мужчину, а сладкая тянущая боль внизу живота, когда он касался ее, говорила именно об этом, как бы она его ни желала, она опасалась.

Он доставит ее отцу, а потом, как его верный пес, будет следить за ней, пытаясь уловить признаки подготовки побега, поскольку она имела глупость мельком открыть ему свои мечты и надежды. А соверши она еще большую глупость и влюбись в него, оказалась бы в таком же уязвимом положении, как и ее мать, перед мужчиной, так напоминавшим ее отца. Столь же сильным, независимым и высокомерно-самоуверенным. Если такой чего-нибудь пожелает, он пойдет и возьмет, а потеряв интерес, никакими сантиментами не прельстится.

Даже если бы он действительно испытывал к ней желание, его бы все равно остановило чувство долга к ее отцу. «Нет, — мысленно повторила она, — не мое сокровище». И слегка поежилась от нахлынувшего одиночества. Она окажется в ловушке в этом незнакомом мире angrezi, среди людей, которым известно, что ее мать не выходила за отца замуж, они будут ее презирать. Она никогда не обретет свободы. И своего дома.

Ужин закончился, посуду помыли. Ануша хотела было помочь, но ее быстро оттеснили на свое место — место гостьи. Раньше, во дворце, передавая служанке грязную тарелку, она и не подумала бы предложить свою помощь. Но сейчас, видя загрубевшие руки женщин, которые делились с ней пищей, она испытывала стыд за свое ничегонеделание.

— Пожалуйста, позвольте мне чем-то помочь.

Сидевшая ближе всех женщина улыбнулась, сходила в свою хижину и вернулась, держа на руках хнычущего ребенка. И предложила Ануше его подержать. Та осторожно взяла малыша и поцокала языком. Детское личико сморщилось, явно готовясь зареветь, но потом малыш передумал и уставился на Анушу. Девушка посмотрела на него в ответ и погладила пальцем щечку. Из-под одеяльца выпросталась маленькая ручка, и крохотные пальчики обхватили ее палец.

Ануша, напевая, стала укачивать малыша. Теплое маленькое существо действовало на нее успокаивающе.

Но мать малыша быстро — слишком быстро — вернулась и с улыбкой унесла спящего ребенка обратно в хижину. Анушу внезапно пронзило болезненное осознание. Свобода и незамужняя жизнь означали, что у нее никогда не будет детей. Она никогда не возьмет на руки своего крошку, не почувствует доверчивого прикосновения крошечной ручки. Ее лицо вспыхнуло, глаза защипало от слез. Ануша судорожно вздохнула. Откуда вдруг появилось это неистовое желание иметь ребенка? И ответ ей подсказала собственная искренность. Она чувствовала близость к Нику, испытывала желание. Дети — естественное тому продолжение. У них были бы высокие, темноволосые дети, с золотистой кожей и светлыми глазами. И стали бы заложниками своего состояния, как она сама.