Говорят женщины - Мириам Тэйвз

class="p1">Остальные женщины ждут, кто первой ответит на призыв Агаты предложить истинное и честное. По правде сказать, затея их, кажется, не очень увлекает.

Саломея вообще игнорирует вопрос. Если я останусь, то стану убийцей, говорит она матери. (Я думаю, она хочет сказать, если останется в колонии и будет здесь, когда и если арестованные выйдут под залог и вернутся из города.) Что может быть хуже? – спрашивает Саломея Агату.

Агата кивает. Кивает. Губы поджаты, она моргает и кивает. Руки лежат на столе, но пальцы подняты вверх, тянутся к балкам сеновала, к Богу, к смыслу.

Остальные молчат. Необычно.

В альбоме «Знаменитые картины», оставленном в кооперативе одним швейцарским туристом, я видел «Сотворение Адама» Микеланджело. Мой отец тайком показывал репродукцию общине, но Петерс-старший в один прекрасный день обнаружил альбом и уничтожил его. Говорят, он вырывал страницы по одной и сжигал их по очереди, скорее всего для того, чтобы посмотреть каждую картину. Более занятой человек с более ясными намерениями поджег бы все сразу и бросил в бак.

Женщины всё молчат – жутковато.

Я упоминаю альбом со знаменитыми картинами только потому, что пальцы Агаты подняты к Богу. Они почему-то напоминают мне «Сотворение Адама». А поскольку на сеновале царит молчание, я же хочу произвести деловой вид и мое дело здесь писать, это как раз то, что можно записать, – мою первую мысль.

Женщины хранят молчание, думая о том, что есть добро, что справедливо, чисто, любезно и т. д. А возможно, о чем-то еще. Я не знаю, о чем. Может, о поджоге. Думая о «Сотворении Адама», я вспоминаю еще кое-что, о человеческих пальцах.

Человеческие пальцы способны осязать предметы размером в тринадцать нанометров, то есть если бы ваш палец был размером с землю, вы ощутили бы разницу между конюшней и лошадью. Я хочу запомнить, чтобы рассказать потом Оуне. Еще я хочу рассказать ей о «Сотворении Евы» Микеланджело (пятая фреска Сикстинской капеллы), которая даже близко не так известна и популярна, как «Сотворение Адама». В «Сотворении Евы» Адам спит на камне, а обнаженная Ева о чем-то молит Бога. О чем? Тут Бог спустился на землю, Он больше не парит на облаке, просто протягивая палец. На сей раз Бог строг, напряжен. Он пришел на землю поговорить с Евой… или пришел по ее просьбе? Почему Он сошел со Своего облака с ангелами?

На фреске Ева взывает к Богу, просит, умоляет… возможно, что-то доказывает, как будто в ее силах восстановить христианство в первоначальном величии. Она действует за спиной спящего на земле Адама, художник словно подразумевает, что Ева знает: Адам ее не одобрит. Не одобрит что? Ее встречу с Богом с глазу на глаз? Или ее слова?

Еще кое-что про кооператив: к его южной стене прикреплена выцветшая фотография. Ее сделал и опубликовал в английской газете «Гардиан» профессиональный фотограф, много лет назад приезжавший в Молочну посмотреть на меннонитов. Именно он заронил моему отцу мысль об Англии. На фотографии изображены несколько юношей и девушек общины. Подпись: «Перед сном меннониты любят поболтать под звездами».

На фотографии мы видим меннонитских девушек, сидящих в вечерней темноте на пластиковых стульях под невероятно звездным небом. Такое впечатление, будто над участницами беседы только что произошла катастрофа, но ее пока никто не заметил. Небо начинает приобретать горчично-желтый оттенок. На заднем плане разговаривают двое мужчин. Видно также две повозки и двух лошадей. Еще дом, дерево, силосную башню. Одна из девушек – Оуна. Юная, худенькая, она наклонилась вперед, чтобы лучше расслышать подруг. Длинные пальцы сжимают подлокотники пластикового стула, она будто готова броситься вперед, а может, взмыть вверх, в желтое небо.

Оуна, разумеется, не видела фотографии, но мне хочется когда-нибудь ей рассказать. После изнасилований в кооператив приезжало множество фотографов со всего мира, интересующихся, как доехать до колонии. Петерс запретил с ними разговаривать. Хайнц Гербрандт, кузнец, чья кузница располагалась рядом с кооперативом, как-то сказал мне в церкви, что в кооператив по почте пришла вырезка из одной американской газеты. Ее бросили у кузницы, поскольку дверь в кооператив оказалась заперта. Хайнц Гербрандт отправился с письмом в кооператив. Он вспоминал, как держал его подальше от себя, будто что-то горячее, опасное. Заголовок гласил: «Девушкам и женщинам колонии Молочна явился дьявол в образе семи призраков». Хайнц Гербрандт говорил, что Петерс, увидев вырезку, покивал. Да, сказал он, по словам Хайнца Гербрандта. Именно. «Пустые люди в пустоте берут их, насильничают, держат в чистилище, вот вы и получили».

Я спросил Хайнца Гербрандта, действительно ли Петерс так сказал. Тот подтвердил, что Петерс говорил ему это со слезами на глазах, когда они перестилали церковную крышу.

Но тогда как он может оставаться епископом Молочны? – спросил я у Хайнца.

Тот покачал головой. Не знал. И предложил разобраться во фразе: «Пустые люди в пустоте берут их, насильничают, держат в чистилище, вот вы и получили».

Мы с Хайнцем стояли на дороге, ведущей из Молочны к границе, и снова и снова шептали слова Петерса, стараясь понять, что он имел в виду. Или почему произнес их со слезами на глазах. Или зачем вообще произнес.

Хайнц Гербрандт уехал из Молочны, забрав с собой жену и детей. Говорят, испугался, услышав слова Петерса о том, что к девушкам и женщинам Молочны в самом деле приходил дьявол. Говорят, Хайнц Гербрандт оказался в недостаточной степени мужчиной или в недостаточной степени верующим, чтобы принять правду. Говорят, он легко впадает в уныние и мир разрушит его. Петерс официально отлучил Хайнца Гербрандта, но всем прекрасно известна никчемность его решения, поскольку тот ушел из церкви и из колонии по собственному желанию.

Когда-то Хайнц Гербрандт подарил мне подкову. Утверждают, подкова приносит удачу, сказал он. В Молочне удачи не бывает. Верить в удачу – грех. Плакать стыдно. На все воля Божья, и в мире Божьем ничто не происходит по воле случая. Если Бог создал мир, почему нам в нем не быть?

Я запомню Хайнца Гербрандта.

Женщины молчат. Оуна подходит к моему месту и смотрит мне через плечо. Почему она кладет руку мне на плечо? Пока я пишу, она смотрит на меня. Ручка у меня дрожит. Она не умеет читать, поэтому я могу написать слова: «Оуна, моя душа принадлежит тебе», и она не узнает. Оуна нарушает молчание. Август, говорит она, я знаю, что это такое (она показывает на буквы). Буквы. А вот эти маленькие штучки?

Запятые, говорю я ей, они означают маленькую паузу, или вдох, в тексте.

Оуна улыбается, затем делает вдох,