Убить фюрера - Олег Курылев

Их затея полностью оправдалась. Рейхштайль выполнил свою работу мастерски и за четыре часа истратил выданный ему миллион. Конечно, он быстро заподозрил неладное, однако пути назад уже не было. Когда же в дело ринулись брокеры «Вест унд Ост», он понял, что игра идет по-крупному и что его клиент в этой игре, пожалуй, один из главных участников. Нижегородский, узнав по телефону, что стартовая сумма истрачена, туманно намекнул старшему маклеру о какой-то секретной договоренности с противником, якобы только что с ним заключенной, вследствие чего он сам выходит из игры. Как раз к этому моменту цена на акции «Звезды» медленно поползла вверх.

А через неделю, когда за них давали 98 марок, Вадим позвонил Рейхштайлю и попросил продать все до одной. Прогуливаясь через два дня после этого по Тиргартену, компаньоны веселились, словно дети. Вспоминая бурные события минувших дней, они размахивали руками, говорили глупости и строили планы на будущее. Миновав полицейский пост, они забрели на уставленную статуями «Зигесаллею».

— Вот, Вадим Алексеич, гордость нашего Вильгельма — «Пуппен аллея»,[7]— взял на себя роль экскурсовода всезнающий Каратаев. — Обрати внимание на работу Йозефа Уфюса, — он указал на одну из парадных статуй. — Никто так толком и не знает, кто это: Вильгельм в образе Фридриха Великого, или все же сам Фридрих Великий, для скульптурного портрета которого позировал наш Вильгельм. А это Филипп Эйленбург в образе рыцаря фон Ильбурга. Много лет он был самым близким другом императора и слыл в Германии чем-то вроде «серого кардинала». Когда несколько лет назад канцлер Гольштейн получил отставку, то, вероятно не без основания, посчитал, что не обошлось без стараний Эйленбурга, и обвинил последнего в гомосексуализме. Вышел громкий скандал. Обрисовалась целая «банда высокопоставленных развратников», и вот уже пять лет тянется это дело. Эйленбург так и умрет в двадцать первом году, состоя под судом. Однако его статуя здесь, а Гольштейна заказать не удосужились. — Каратаев вдруг рассмеялся. — Я тебе скажу, что, когда в девятом году отставной канцлер умер, Вильгельм, узнав об этом, бросился к первому попавшемуся человеку — ему подвернулся какой-то дипломат — со словами: «Дай-ка я тебя обниму! Подумать только, старина Гольштейн отдал концы!»

Нижегородский тоже весело захохотал, привлекая внимание прохаживавшегося вдоль специально охраняемой аллеи полицейского.

— Придет время, Саввушка, и наши с тобой статуи в образе каких-нибудь дурацких рыцарей будут стоять здесь!

— Ну, это ты загнул, — запротестовал Каратаев. — Тут нет даже Бисмарка. Вернее, есть, но не тот, а какой-то из его предков. Последний кайзер вообще не очень-то жалует канцлеров.

— А где он сейчас?

— Вильгельм? Через несколько дней, кажется двадцать седьмого числа, должен быть в Киле на спуске на воду нового линкора, который назовут «Принц-регент Луитпольд». Явный реверанс в сторону баварских Виттельсбахов. Ты знаком с историей их королевского дома?

— Ты, Саввушка, непременно расскажешь мне всю эту их историю, но позже, — решил увильнуть от очередного исторического экскурса Нижегородский. — Завтра вечером, на сон грядущий. А сейчас — ну их всех к чертям! Едем в «Эксельсиор» — это у Ангальтского вокзала.

— Едем, — согласился Каратаев, и, ускорив шаг, они зашагали в сторону Хеерштрассе. — Ты, конечно же, не читал «Люди в отеле» Викки Баума? Это как раз об «Эксельсиоре». Я тебе тоже расскажу…

Пришла весна.

В марте в Бельгии и Англии забастовали углекопы. К ним присоединилась четверть миллиона горняков Рура, объявив стачку солидарности. Цены на уголь поползли вверх. В Моабите и Веддинге снова стало неспокойно. Всегда презиравший рабочее сословие своей империи кайзер Вильгельм II грозил жесткими мерами, намекая на возможность повторения германского «кровавого воскресенья».[8]

— Все идет своим чередом, — отложив газету, удовлетворенно констатировал за завтраком Каратаев. — Это окончательно погасит интерес к делу пароходной компании «Дойчер штерн».

— Ну, и долго нам сидеть в подполье? — в очередной раз проявил нетерпение Вадим. — Когда мы начнем жить полнокровной жизнью и займемся каким-нибудь интересным делом?

— Не спеши. Еще не накоплен достаточный начальный капитал. Интересное дело ему подавай! Что, черт возьми, ты подразумеваешь под интересным делом?

— Прежде всего, я бы хотел организовать компанию по производству чего-нибудь. Понимаешь, собственную компанию. — Развалившись на диване в гостиной, Нижегородский мечтательно пустил в потолок струйку дыма. — Например, делать компьютеры.

— Да? А начать освоение космоса не желаете? — Каратаев, возмущенный такой наивностью, поперхнулся. — Компьютеры! А ты в этом что-нибудь смыслишь? И потом, без соответствующего развития электроники, лазерных технологий, химии сверхчистых материалов и тому подобного ты дальше логарифмических линеек и арифмометров не уедешь. Так что сиди и не выдумывай, а если тебе нечем заняться, то хоть сейчас могу предложить одну работенку. Только нужно спешить — через пару дней будет поздно.

— Что там еще? — вздохнул Вадим. — Только покороче.

Каратаев помедлил несколько секунд, прикидывая, стоит ли браться за это дело, решил, что стоит, и, открыв рот, положил тем самым начало самой грандиозной их афере, не имея, правда, об этом еще ни малейшего представления.

— Изволь. Через четыре дня, седьмого марта, в четверг, при сломе старого дома в Хартфорде (это недалеко от Лондона) в стене будет обнаружен тайник, из которого достанут один-единственный предмет — алмаз. Необработанный алмаз весом в семьсот тридцать два метрических карата.

При этих словах Нижегородский повернул голову и удивленно посмотрел на соотечественника.

— Но что самое главное в этой истории для нас, — продолжал Каратаев, — так это то, что ни в эти дни, ни десятилетия спустя у камня так и не отыщется его прежний хозяин. Понимаешь, что это значит?

— Это значит, что его можно стибрить и никто при этом не расстроится. Так? — догадался Нижегородский.

— Совершенно в дырочку! Ну что? Тебя это интересует?

— Сколько ты сказал в нем каратов?

— Семьсот тридцать два.

Вадим скинул ноги с дивана и сел. Некоторое время они молча взирали друг на друга, затем Нижегородский посмотрел на свою левую руку с перстнем на безымянном пальце.

— У меня здесь роскошный пятикаратник. Знаешь, сколько я отдал за него? Хотя… не важно. Так когда, говоришь, они его откопают?

— Седьмого марта.

— А сегодня второе. Чего же мы сидим? — закричал Нижегородский. — Нужно немедленно ехать в Англию! Если не хочешь, можешь оставаться: я справлюсь один. — Зажав сигару зубами и роняя пепел на ковер, он принялся стаскивать с себя халат. — Я за билетами, а ты вытащи из своего очешника все, что там есть про этот алмаз. Адреса, фамилии…