Клинки капитана Бенфики - Вадим Фефилов

Раскол в отношениях возник давно и уже приобрел очертания «великого африканского разлома» – глубокого ущелья, незаметно раздвигающего континенты. Эмир увлекался географией и, бывало, подолгу рассматривал карту мира с границами давно потерянных мусульманами огромных территорий – халифатов Омейядов, Аббасидов, Кордовы, Фатимидов, Османской империи и халифата Сокото[13].

– У тебя слишком богатое воображение, брат, – устало ответил он сирийцу, – а еще нет глубоких знаний шариата. Согласно канонам, перед заключением брака мне необходимо получить согласие отца девушки или ее опекуна. В противном случае брак будет считаться недействительным. Получить согласие родителей пленницы в нашей ситуации, когда мы находимся на войне, невозможно. Понимаю, ты пытаешься меня троллить, но я по-прежнему ваш эмир и требую соблюдать субординацию.

– Зачем говоришь о субординации? Ты что, служишь в армии неверных? – брызнул слюной коротышка. – Мы все воюем в рядах защитников пророка – да благословит его Аллах и приветствует, – и ты наш эмир только в выполнении боевых задач, в остальном – равный нам брат!

– Эмир, а все-таки ответь, почему пожалел шпионку? – густым басом произнес молчавший до сих пор сомалиец. – Почему не отрезали ей голову? Я вижу здесь не случайность, а системную проблему. Да убережет нас Аллах от всего этого!

И сомалиец, и эта маленькая гнида из Сирии стояли рядом прямо на «линии огня». У эмира возникло жгучее желание убить обоих. И убить немедленно! Достать из кобуры, лежащей перед ним на столе, большой пистолет и расстрелять соратников очередями. Однако следует успокоиться. Двойное убийство не одобрят проснувшиеся моджахеды. Придется давать показания шариатскому суду. Оправдательных мотивов нет, а сочинять небылицы не в его стиле; это харам. Коротышку из сирийского Алеппо в отряде не любили, но уважали за необузданную ярость, которую он проявлял в каждой огневой схватке, несмотря на маленький рост, избыточный вес и боли в сердце, на которые постоянно жаловался. Большой сомалиец появился недавно, но быстро завоевал у моджахедов авторитет грамотной речью и чудовищной физической силой. Сейчас он сидел на корточках и перебирал угольными руками четки из желтого янтаря; он называл их «плеткой для внутреннего шайтана».

– Формально девица взята нами в плен в бою, – наконец спокойно сказал эмир. – И это подтвердит наш покалеченный брат с почти отрезанной ногой. Следовательно, в соответствии с шариатом я могу взять пленницу себе в наложницы. Моя супруга с детьми находится в Стамбуле. Не стану вам объяснять, как нелегко приходится одинокому мужчине на войне без женщины. Братья, у вас есть возражения?

– Нет, брат, – ответил африканец, – это решение соответствует нашим канонам, но я бы на твоем месте, имея рядом с собой рабыню с такими способностями, приказал убрать все ножи из кухни.

При рождении родители назвали его Тиллем. Будущий эмир воинов джихада был плодом короткого лета любви двух хиппи из немецкой земли Вольный ганзейский город Бремен. В середине восьмидесятых эта беспечная пара отправилась в дружественную коммуну на Гоа, но в Сане опоздала на стыковочный рейс. Эмилия и Себастиан Вагнеры решили удовлетворить внутренний порок сбором эфедриносодержащего растения в местных горах. Через несколько дней молодая женщина – будучи на девятом месяце беременности – при сборе дурман-травы почувствовала себя неважно. Добрые люди довезли их в кузове грузовичка – вместе с блеющими овцами – до «немецкой больницы», находящейся в Сане по адресу: «У шестидесятиметровой дороги на улице Хадда». Белобрысая бундесса родила легко и быстро, и уже через пару дней пара засобиралась в аэропорт. Трип они считали удачным, поскольку бэги расцветки «тай-дай» до краев были набиты «арабским чаем» – драгоценным презентом для тусовки на Гоа. Они оставили малыша на попечение заведующего родильным отделением «немецкой больницы», знавшего язык далекого ганзейского города и показавшегося им неплохим человеком.

Врач, не взявший со странной пары ни реала, был убежденным социалистом, подхватившим идеи Маркса – Энгельса в молодости во время учебы в Гамбурге. Вскоре он усыновил парнишку, и они переехали с севера на свободолюбивый бурлящий юг, где строилась военная база Советского Союза. В свое время английским колонистам Йемен, состоящий из гор, песка и неразрешимых проблем, был нужен лишь как перевалочная база Вест-Индской торговой компании. Теперь сюда пришли коммунисты. Влажный и горячий, как в хаммаме, воздух морского побережья повлиял на дипломированного акушера самым неожиданным образом – он взялся за организацию первого в стране профсоюза рабочих и крестьян.

Новоиспеченный профсоюзный босс и белобрысый мальчик поселились в огромном кирпичном особняке неподалеку от уличных часов «Биг-Бен», показывающих, в отличие от лондонского оригинала, всегда одно и то же время – шесть часов после полудня, когда уже можно прекращать работу. Хозяин дома – имам местной мечети – приходился бывшему акушеру братом-близнецом. Между собой они не ладили с детства, и с годами неприязнь только усилилась.

В один из дней братья обедали в большой столовой за длинным столом из экзотического дуба. Стол имаму подарил прихожанин мечети, работавший на складе ВМФ СССР.

– Говорят, ты призываешь женщин города снять хиджабы и бурки? – недовольно спросил имам. – Вам там заняться нечем?

– Да, правда, брат, и не только в нашем городе, а по всей стране они перестанут носить хиджабы и бурки. Это будет запрещено законом, – ответил защитник трудящихся, размешивая ложкой горячий острый соус. – Такие дела, брат.

Наваристый бульон из ягненка с пшеничной мукой, медом и острой паприкой подавали на стол две жены имама. Они всегда были одеты одинаково – черные бурки, полностью закрывающие голову и лицо.

– Вы, безбожники-коммунисты, хоть немного понимаете, насколько неприемлем для наших прихожан такой запрет?! – имам заметно повысил голос.

– Не кричи на меня, брат. – Профсоюзный лидер проявил самообладание и спокойно заметил: – Вот они – мои родственницы, а их лиц я даже не видел… Разве ж так можно? В Верховном совете уже готов закон об освобождении женщин от религиозного рабства.

– Вы покушаетесь на основы нашего бытия! – рявкнул имам и перевернул горячее варево на скатерть. – Это немыслимо! Да убережет нас Аллах от всего этого!

Супруги хозяина дома бросились убирать со скатерти желтую пшеничную кашу с красными кусочками перца и розовыми кусками ягнятины. Защитник угнетенных посмотрел на черные женские фигуры, суетившиеся в столовой, тоже грохнул широкой ладонью по столу и заорал:

– Они! Они, как и мы, мужчины, имеют право носить одежду, какую сами хотят носить! Не следует тебе, брат, вставать на пути прогресса! – Он встал, и стул упал на пол. – Прожуем тебя и выплюнем, брат!

Маленький Тилль вздрогнул и от испуга обрушил построенный в тарелке домик из каши с окнами из паприки. Эти большие мужчины, похожие друг на друга, как кусочки паприки, были одинаково опасны для окружающих. Имам выскочил из столовой, не дождавшись своего любимого десерта – медового торта «Бинт аль сан».