Прелестные создания - Трейси Шевалье

— Это вы-то присмотрите за ребенком? Хотелось бы мне такое увидеть, — фыркнула Молли Эннинг. Ее смешок заставил меня покраснеть.

— За этого крокодила они, как только его отчистят, получат очень хорошую плату. — Я заговорила о черепе в том единственном ключе, который, я знала, мог ее заинтересовать.

И в самом деле, Молли Эннинг подняла наконец взгляд, но ответить не успела — по лестнице, топоча башмаками, поднялась Мэри.

— Вы пришли, чтобы увидеть крока, мисс Филпот?

— И тебя тоже, Мэри.

— Тогда пойдемте вниз, мэм.

На протяжении тех лет, что мы прожили в Лайме, я много раз бывала в мастерской Эннингов: чтобы заказать Ричарду Эннингу очередной шкафчик или чтобы отдать Мэри какие-то экземпляры на чистку или забрать их, хотя чаще она сама приходила ко мне. Пока Ричард Эннинг изготовлял шкафы, это помещение являло собой поле битвы между стихиями, представлявшими две стороны его жизни, — деревом, которым он зарабатывал на пропитание, и камнем, в котором удовлетворял свой интерес к природному миру. В одной стороне комнаты у стены все еще громоздились штабеля древесины, тщательно обработанные рубанком, а также фанерных полос меньшего размера. На полу, засыпанном древесной стружкой, там и сям стояли банки со старым лаком и лежали разные инструменты. За месяцы, прошедшие после смерти Ричарда Эннинга, в этой части мастерской мало что изменилось, хотя я подозревала, что Эннинги продали часть досок, чтобы купить еду, и вскоре продадут все остальное, включая инструменты.

В другой стороне комнаты находились длинные полки, заваленные скальными обломками, которые заточали в себе экземпляры, еще не высвобожденные молотком Мэри. Кроме того, на полках и на полу, вне какого-либо порядка, который я могла бы различить в тусклом освещении, стояли разномастные клети с обломками белемнитов и аммонитов, камней со следами от рыбьей чешуи и многих других образчиков недоделанных или низкокачественных окаменелостей, которые никогда не будут проданы.

По всему помещению лежал покров тончайшей пыли. Раскрошенный известняк и сланец образуют липкую глинистую взвесь, а та, высыхая, становится вездесущей пылью, почти такой же мягкой и мелкой, как тальк, скрипящей под ногами и сушащей кожу. Эту пыль я прекрасно знала, равно как и Бесси, которая горько жаловалась на то, что ей приходится прибирать за мной, когда я приношу домой экземпляры, найденные в утесах.

Я содрогалась отчасти от холода подвала, в котором не горело огня, отчасти из-за того, что меня расстраивал царивший в комнате беспорядок. Отправляясь на взморье для пополнения своей коллекции, я приучила себя к дисциплине и не подбирала каждый найденный мною окаменевший обломок, но искала целые экземпляры. И Бесси, и мои сестры восстали бы против меня, если бы мне пришло в голову тащить в дом все, что ни попадя. Коттедж Морли был нашим убежищем от грубого внешнего мира. Чтобы окаменелостям вообще дозволялось в него попасть, их необходимо было приручить — отчистить, каталогизировать, снабдить этикеткой и поместить в застекленный шкаф, в котором их можно было бы рассматривать безопасно, без какой-либо угрозы нашей повседневной жизни. Хаос в мастерской Эннингов был для меня указанием на нечто худшее, чем дурное ведение домашнего хозяйства. Здесь присутствовали неразбериха и неумение отличать важный образчик от ненужной и бесполезной находки. Я знала, что Ричард Эннинг был бунтовщиком, что даже годы спустя все еще ходили поразительные слухи о возглавленном им бунте против завышенных цен на хлеб. В их семье все были нонконформистами, что, пожалуй, довольно обычно для Лайма, который благодаря своей изолированности представлялся неким пристанищем для независимых христиан. Какой-либо неприязни к нонконформистам я не испытывала. Но все же задумывалась, не сможет ли Мэри теперь, когда ее отца не стало, некоторым образом выгадать, привнеся в свою жизнь определенный порядок — если не духовный, то хотя бы материальный.

Однако мне приходилось мириться и с обилием грязи, и с кавардаком, чтобы увидеть то, что было водружено на стол посреди комнаты и окружено свечами, словно языческая жертва. Но свечей было слишком мало, чтобы осветить это надлежащим образом. Я дала себе слово обязать Бесси занести сюда несколько штук, когда она в следующий раз спустится с нашего холма за покупками.

На взморье, где было так много других зевак, у меня не было особой возможности обследовать этот череп. Теперь, видимый полностью, он представлялся чем-то вроде модели горного ландшафта, неровного и узловатого, с двумя буграми, выпяченными наподобие могильных курганов бронзового века. Крокодилья ухмылка казалась теперь, когда я видела ее целиком, совершенно потусторонней, особенно в мерцании свечей. Из-за этого у меня возникло такое чувство, будто я заглядываю через окно в глубокое прошлое, туда, где прятались такие чужеродные твари.

Долгое время я смотрела на череп молча, обходя вокруг стола, чтобы обследовать его со всех сторон и под всеми углами. Он все еще был заточен в камне, и ему требовалось много внимания со стороны лезвий, иголок и кисточек Мэри — да и молотку тоже предстояло немало работы.

— Постарайся ничего не разбить, когда будешь его чистить, Мэри, — сказала я, чтобы напомнить себе, что это предмет для обработки, а не сцена из готического романа, которыми Маргарет обожала себя пугать.

У Мэри возмущенно искривилось лицо.

— Да уж не разобью, мэм. — Однако ее уверенность была только показной, потому что она колебалась, ошеломленная важностью своей задачи. — Хотя работа будет долгой, и я не знаю, как с ней лучше управиться. Жаль, что папы нет рядом, — он подсказал бы мне, что делать.

— Я принесла тебе книгу Кювье в качестве руководства, только вот не уверена, насколько она сможет помочь.

И я раскрыла книгу на странице с рисунком крокодила. Этот рисунок я изучала и раньше, но теперь, стоя рядом с черепом и с рисунком в руке, ясно осознавала, что это был не крокодил или же не такая разновидность крокодила, которая нам известна. Рыло у крокодила притуплено, челюстная кость идет неровно, зубы подразделяются на множество групп разных размеров, а глаза являют собой простые бусинки. У этого же черепа была длинная, гладкая челюсть и однородные зубы. Глазница напомнила дольку ананаса, что подали мне за тем обедом у лорда Хенли, когда я обнаружила, как мало он знает об окаменелостях. Хенли выращивали ананасы в своей оранжерее, и для меня это стало редкостным угощением, испортить которое не смогло даже невежество хозяина дома.

Но что же это такое, если не крокодил? Однако я не стала делиться с Мэри своими сомнениями насчет этого животного, как начала было на взморье, прежде чем не успела все как следует обдумать. Для таких нелегких вопросов она была слишком юна. Из тех разговоров об окаменелостях, что случались у меня с жителями Лайма, я уяснила себе, что мало кто хотел углубляться в неведомые знания, предпочитая держаться своих предрассудков и скорее оставлять неразрешимые вопросы Господней воле, нежели находить разумное объяснение, которое могло бы оспорить уже устоявшиеся, но, возможно, невежественные взгляды. Следовательно, все они предпочли бы называть это животное крокодилом, а не останками той твари, которая жила здесь много лет тому назад и больше не встречается в наших краях.