Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть вторая - Ципора Кохави-Рейни

военных и министров. Некогда слепящая чистотой и порядком школа, замерла, понурив голову, разрушенная бомбардировками. То тут, то там – поврежденные стены. Ничего не осталось от гимназии имени королевы Луизы. Даже лес, окружавший здание, исчез.

Голая земля лежит вокруг. После поражения Германии под Сталинградом, леса вырубали для топки печей в домах.

До войны в школе насаждался воспитательный подход по системе Песталоцци, основанный на свободе. Когда же сюда вторглась политика, требующая связи учебы с обычной жизнью, уровень образования понизился.

«Давай говорить лишь со своей душой, она всегда права», – слышит она голос Израиля. Она вспоминает проблемы, которые у нее возникли с учителями латыни и алгебры.

Иоанна сидит в классе. С красным от напряжения и беспокойства лицом она погружена в домашнее задание по латыни, заданное доктором Дотерманом, которое не успела выполнить. Она боится его. Он огромен, пузат, с широким лицом, выпяченными глазами, толстыми белыми бровями, которые ощетиниваются у него в момент гнева. Венец длинных седых волос окаймляет его огромную лысину, руки покрыты веснушками, и тяжелые его шаги слышны издалека. Когда он входит в класс, все девушки вскакивают и стоят по стойке смирно. И горе девицам, если они ранее передали свои работы в красные большие руки доктора Дотермана! Еще ни одна из учениц не сумела удовлетворить требования строгого учителя. Он швырял тетради на кафедру, сжимал кулаки и орал на перепуганных учениц.

– Это работы, уважаемые дамы?! Просто, дерьмо. Быть может, я слишком строг, но всегда прав. И не дам ни одному человеку заставить меня отказаться от моих слов. Уважаемые дамы, старость пришла ко мне с честью, и я научу вас уму-разуму. – И он скрежетал своими вставными зубами. А если были работы, по его мнению, «ниже всякой критики», прибавлял к своей речи еще одну устрашающую угрозу: «Уважаемые дамы, из-за этих ваших работ я выйду на преждевременную пенсию, и вот тогда увидите, уважаемые дамы, кто будет вас учить, если я покину это место, и появится кто-то другой.

И все ученицы сидели, потупив головы.

Тетрадь Иоанны всегда была красного цвета, как будто на нее пролилась кровь. Это доктор Дотерман всю ее исчеркивал красным карандашом. В общем-то, нельзя сказать, что Иоанна так уже плоха в латыни, но она знает много того, что ей, по мнению доктора, знать не следует. А то, что она обязана знать, она не знает. И все это из-за господина Леви, который упражняется с дочерью по латыни, ибо он большой любитель этого языка. Эти многие, но, по его мнению, ненужные знания Иоанны сердят доктора Дотермана, и он при любой подвернувшейся возможности орет ей в перепуганное лицо.

– Анхен! – к большому стыду Иоанны, он только так ее зовет. – Анхен! Что толку с того, что милосердный Бог одарил тебя определенной мерой разума, если, в противовес ему, дьявол одарил тебя непомерной мерой лени?

Иоанна усиленно пытается перевести сейчас двенадцать предложений доктора Дотермана, которые он вчера начертал на доске, решительно требуя самым точным образом перевести их дома на латынь. Иоанна в то время думала о чем-то постороннем, и теперь торопится выполнить требования учителя. Вокруг нее невероятный шум Толстая Лотхен красит губы пламенным красным цветом, и все девицы окружают ее и громко наперебой дают ей советы, как ей придать губам форму сердечка. И среди всего этого шума внезапно раздается голос Шульце:

– Иоанна Леви, немедленно к директору.

– Иоанна, что ты уже снова натворила? Что уже снова случилось? – окружают ее девочки.

Все полагают, что это связано с тем, что случилось две недели назад у доктора Хох, учительницы алгебры. Вот уже двенадцать лет она ходит в траурных одеждах по жениху, который пал на Мировой войне. Высокая лента связывает ее волосы на затылке по моде, которая была еще тогда, в дни кайзера Вильгельма. Вся она в полосах, как зебра, благодаря черному и белому цвету. Волосы ее черно-белые, лицо белое, одежда черная. Две недели назад доктор Хох забыла учебник по алгебре и попросила его у Иоанны, которая сидит на первой парте. Ничего не подозревая, дала ей Иоанна учебник, но совсем забыла, что днем раньше сидела она в своей комнате за учебником алгебры, и вместо того, чтобы делать уроки, вырезала из коммунистической газеты головы коммунистических вождей, начиная Лениным и кончая Тельманом, и вложила вырезки в учебник. Можно представить себе выражение лица доктора Хох, когда она увидела эти коммунистические головы среди алгебраических формул! И так белое ее лицо побелело во много раз сильнее, и, не сказав ни единого слова, взяла она Иоанну за руку, и повела к директору. Только там она отверзла уста, и тонким требовательным голосом рассказала доктору Гейзе о коммунистических вождях, поселившихся в учебнике алгебры! Нельзя сказать, что директор так же заволновался, как госпожа Хох. Равнодушным движением он извлек эти головы из учебника алгебры, бросил их в ящик своего стола, и, совершив некоторое усилие, строго сказал: «Политика в стенах школы решительно запрещена!» Но тут же перевел разговор на другую тему, и попросил Иоанну завязать шнурки на ботинках. Затем вернул ее на урок алгебры доктора Хох, и на этом для него и инцидент был исчерпан. Для него, но не для несчастной Иоанны. В тот же день он стала известна всей школе, как коммунистка. И учителя и привратник Шульце не раз бросали на нее враждебные взгляды. И, конечно, все они немилосердно критиковали директора школы доктора Гейзе за проявленную к девочке мягкость.

Наоми уважала директора школы и друга отца доктора Германа. На следующий день после поджога Рейхстага, социал-демократа Германа увели по коридору эсэсовцы… После чего следы его затерялись…

Глава семнадцатая

7.11.60

Гиват Хавива

Дорогая Наоми.

Не перестаю удивляться, как ты экономишь деньги, покупая столько подарков. Очевидно, ты мало ешь и на себя мало тратишь.

Что же касается писем, то посылаю тебе два раза в неделю. У меня много трудностей, о которых не стоит писать. Настроение ужасное. Надеюсь, что все это преодолею. Дити доставляет много хлопот. Забираю ее из дома ребенка в половине четвертого после полудня и возвращаю в половине седьмого вечера. Малышка проявляет самостоятельность и лишена страха. Я ужасно отяжелел. Не хочется покидать дом даже на несколько часов. Да и не хочется оставлять малышку. Много свинца накопилось в душе. Проходит это медленно. Иногда мне кажется, что свинец перейдет во мне в злокачественное заболевание. Только прошу тебя, не огорчайся.

Твой Израиль

Она оставила общинный