Как начать карьеру - Галина Львовна Романова

— Что? — пролепетана женщина, ладонью вытирая слезы. — Что вы делаете?

— Хочу оживить вашего мальчишку, — процедил я, торопливо пробуя остроту ножа пальцем. Как жаль, что в хозяйстве мэтра Куббика не нашлось современных средств! Придется действовать кое-как…

Запричитав, мать кинулась было ко мне, целуя руки и лепеча слова благодарности, но я отстранил ее:

— Не мешайтесь! А лучше помогите!

В мою сторону обратились совершенно безумные глаза. Что мне предпринять? По уму, надо было использовать рекомендованную в таких целях «бессмертниковую смесь», но этой новинки у мэтра Куббика не водилось. А жаль — всего один глоток, и… Что ж, придется обходиться тем, что есть.

— Яйцо! Мне нужно свежее куриное яйцо!

Пока женщина ходила до курятника, я быстро начертил прямо на земляном полу избы круг, вписал в него пентаграмму, расположил по сторонам света необходимые символы. В центре устроил мальчика.

Как раз в эту минуту вернулась его мать. Несколько секунд вдова остановившимися глазами смотрела на то, во что превратился пол ее дома, — все лишние вещи я безжалостно сдвинул к углам, а то и взгромоздил друг на друга, дабы занимали меньше места. По углам расставил свечи, зажег их от уголька в печи. Меня учили, что огонь для действа надо добывать трением, но времени не было.

— Яйцо. — Поймав мой взгляд, женщина протянула ладонь.

Завершив приготовления, я встал над телом подростка и начал читать заклинание.

Меня била легкая нервная дрожь. Впервые в жизни это был не экзамен — я на самом деле собирался вернуть к жизни человека! Впервые приготовился к тому, чтобы совершить то, ради чего выбрал эту профессию, ради чего учился и тренировался, о чем мечтал еще недавно.

Повинуясь мерным строкам заклинания, одна за другой начали загораться свечи. Замерцали и начертанные на полу символы, заключая мертвое тело в круг. В избе потемнело, словно снаружи спустился вечер или грозовая туча закрыла солнце.

В Колледже у нас был предмет «Вызов духов». Вел его директор, и неудивительно, что нужные знания буквально отскакивали от зубов. Вот только чем дальше, тем более сильную дробь начали выбивать эти самые зубы. Ведь каждый молодой некромант, завершая образование, давал своеобразную клятву, обязуясь помогать, оберегать, защищать и так далее. В том числе и быть готовым отдать свою жизнь ради чужой.

И именно это мне впервые предстояло сделать.

Она пришла неожиданно. Откровенно говоря, не ждал, что кто-нибудь вообще откликнется на мой зов. Просто я вдруг почувствовал, что полумгла в избе стала очень уж плотной, словно занавесь, и за этой гранью кто-то стоит.

Вереск… его можно найти на могильных курганах. Мед из вереска пьют на поминках и похоронах. И я не удивился, когда моих ноздрей коснулся смутно знакомый аромат.

А еще пахло морем — сырой водой, йодом, рыбой и чем-то неуловимым, но оттого притягательным. Хотелось просто стоять и дышать полной грудью, смакуя каждый миг. А еще лучше — сделать шаг и раствориться в этих запахах и звуках…

Стоп! Никакой романтики! У моих ног — мертвое тело ребенка, и я должен вернуть его душу обратно!

«Привет!»

«Это она со мной говорит? Разве она не немая?»

«Нет, конечно, дурачок. А с чего ты взял?»

«Ну… так принято думать…»

«Кем принято?»

«Не знаю… Я ничего не знаю и ничего не помню. Только шуршание прибоя, жужжание пчел над вересковыми пустошами и… Детский крик. Крик, почему-то полный восторга. А вот и он! Мальчишка, тот самый подросток. Он мчится вдаль со всех ног, ломая вересковые заросли».

«Да, это он. Ему хорошо здесь…»

«Возможно, но в моем мире без него плохо».

«Кому?»

«Да хотя бы его матери… Эй, ты! Слышишь? Твоя мама плачет! Обернись!»

«Бесполезно звать! Он уже готов вкусить вересковый мед».

Над головой жужжали пчелы. Они кружились около подростка, садились ему на лицо, ползли к губам… Нет! Так нельзя! Он же еще ребенок!

«А ты знаешь, что это за ребенок?»

«Знаю только одно: это единственный сын у матери, все, что у нее есть».

«Наивный мальчишка! Смотри!»

Бегущий внезапно остановился и обернулся. На лице подростка проступило хищное выражение: «Вот я тебя сейчас!..» Злобная радость светилась в прищуренных глазах. Лицо стремительно взрослело, обретало черты мужчины. На руках его стала видна кровь. Кровь убитым им людей.

«Видишь?»

Нет! Не хочу ничего видеть и ничего знать! У моих ног лежит мертвый ребенок, и в моих силах вернуть ему жизнь. Как он распорядится ею, кем станет — мне неважно. Важно лишь то, что рядом всхлипывает его мать, у которой жизнь внезапно потеряла смысл.

Одна из пчел, примерившись, села мужчине на заросшую жестким темно-рыжим волосом губу. Он смахнул ее с лица и снова превратился в подростка. Смахнул — и раздавил насекомое. Священную пчелу.

«И ты все еще хочешь принести свою цену за эту жизнь? За жизнь того, кто не ценит этого дара и готов отнять его у других?»

«Да, хочу!»

— Властью, данной мне…

Слова давались с трудом, словно во рту оказалось полно того самого меда, да и в легких словно бы был мед, а не воздух.

— … призываю тебя вернуться…

Не хватало сил для дыхания.

— …в тело твое!

Резкий взмах ножом. Острое лезвие рассекло запястье, и свежая, живая кровь брызнула на потусторонний вереск, смешиваясь с содержимым раздавленного куриного яйца. Там, где на полусухую траву падали капельки этой смеси, пробивался дымок. Вслед за ним появились язычки пламени — и вот уже пожар волной покатился по вересковой пустоши, настигая подростка и заключая его в кольцо. Паренек метался, на лице появился испуг, но бежать было некуда. Та, с которой я только что разговаривал, спокойно стояла рядом, молчала и не вмешивалась. Только она могла бы ему помочь — протянуть руку и вывести за пределы огненного кольца, навсегда оставив детскую душу в своем мире, но не шевельнула даже пальцем.

Кольцо огня сомкнулось. Изнутри, из вставшего стеной пламени, донесся полный боли, отчаяния и ненависти крик.

Смерть смотрела мне в глаза.

«Еще не поздно…»

«Нет, я сделал свой выбор».

«Тогда… до встречи!»

Ее лицо оказалось совсем близко. Она была молода и прекрасна. Полные губы цвета вишни, к ним так и тянуло прикоснуться. В глазницах не пустота, а очи глубокого нежно-сиреневого цвета. В них хотелось утонуть, раствориться без остатка, жить ради света этих глаз, ради взмахов этих ресниц… Но они исчезли, растворились во мраке.